Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры - Марк Коэн

обеды по воскресеньям. Отец давал ему деньги на ремонт костела и жертвовал бедным.

На днях приезжали папины старые деловые партнеры. Те самые, которые были у меня на дне рождения. Они приехали на одной блестящей машине. Мы с Виком даже вышли ее рассмотреть. У автомобиля колеса, как у кареты, но нет даже запасных креплений для лошади. Что, если машина встанет посреди дороги? Как тогда сдвинуть ее с места? Мы с Виком начали спорить об этом, а тут из дома как раз вышли те мужчины. Они ругались между собой, говорили, наш отец выжил из ума.

Мы с Виком притаились за машиной, и они нас не увидели. Иначе постеснялись бы ругать папу при его детях. Гады! Папе просто плохо, потому что он слишком сильно любил нашу маму. А теперь не знает, как жить.

Я страшно разозлилась, но Вик точно расстроился еще сильнее. Я видела, как он сжал кулаки. Так и стоял, пока машина отъезжала и обдала его вонючим дымом из трубы.

Я осторожно взяла его за рукав, встала на цыпочки и погладила по плечу. Так мама всегда успокаивала папу, когда он был в гневе. Но этого было мало.

Тогда я стала говорить о бабочках.

Сказала, что бабочки не рождаются красивыми. Сначала они мерзкие гусеницы, потом превращаются в куколку. И им нужно время, чтобы научиться жить по-новому, отрастить крылья. Так и наш папа. Он не сошел с ума, как шепчутся слуги и его бывшие друзья; он не умирает в своем одиноком кабинете, как боимся мы. Он просто окуклился.

Вик ничего мне не ответил. Но рукой я почувствовала, что он уже не такой каменный. И еще я увидела его слабую улыбку. Другой бы не заметил, а я – да, потому что мы родная кровь.

3 августа 1908 г.

Мой друг, я вновь пишу тебе. У меня не хватает слов, чтобы описать пережитое, но я все же попытаюсь. Еще два месяца назад я думала, что мне уже нельзя сделать больно. Но тот ужас, который мы с Виком испытали… Я думала, мое сердце лопнет!

Утром после завтрака мне удалось улизнуть от пани Новак, и мы с Виком отправились на окраину сада, туда, где стоит зимний сад. Сейчас стоит душный август, и все стекла в нем выставлены. Зимний сад выглядит запущенным, диким. Стебли рвутся наружу, как живые. Хотя они такие и есть. Тяжелые цветочные шапки гнут их к земле, вокруг стоит такой аромат, что голова закружится и упадешь.

На запах цветов слетается много пчел и моих любимых бабочек. Мы с Виктором как раз сделали много рамок, и я приготовилась наполнить их образцами. Картинки в книжках уже не так интересны, как настоящие насекомые.

Наш садовник соорудил для меня сачок с марлевым колпаком. Мы взяли с собой бутерброды с сыром и лимонад в бутылке. Я впервые в жизни сама планировала пикник и хотела, чтобы все было идеально. Я ведь будущая хозяйка.

Виктор устроился в шезлонге со справочником, а я начала охоту. Бабочек вокруг было просто море! Но они все время ускользали от моего сачка. Тогда я перестала бегать, а стала красться, чтобы бабочки ничего не заподозрили.

И правда, мне удалось поймать две штуки за раз! Виктор помог мне поместить их в банку. Это были две Parnasius Apollo, похожие, как близнецы. У них светло-серые крылышки, точно расшитые черным и коричневым бисером. Успех! Мы накапали бабочкам немного лимонада в банку, и я снова отправилась за добычей.

Мне везло, ах, как же мне везло! В мою сеть попалась прекрасная шоколадно-апельсиновая Vanessa Atalanta, и крылья у нее были размахом почти с мою ладонь. Еще мне попадались капустницы – правильно Pieris Brassicae, и одна пестрая крапивница, латинское название которой я все никак не запомню. Помню только, что она из семейства Nimphalidae.

Не забыть! Хочу в следующем году собрать гусениц или куколок, чтобы смотреть, как бабочки растут. Буду вести отдельную тетрадь, куда буду записывать каждый день, как они меняются. Как из уродства появляется красота.

И тут я заметила драгоценный синий проблеск! Павлиноглазка! Inachisio! Она сидела на цветке бордового георгина, и я бы так просто ее не увидела, если бы она не качнула крыльями. С изнанки они черные, а вот если смотреть сверху, видно две пары переливчатых синих пятнышек.

Я опустилась на четвереньки и поползла. Очень медленно. Платье испачкалось землей, но я даже не заметила. От георгина с Inachisio меня отделял всего метр, когда меня тихонько окликнул Вик:

– Не шевелись! Посмотри вперед!

Я подняла голову и увидела, что из леса вышли два оленя! Они были прекрасны! Изящные ноги, умные блестящие глаза и бархатная шерстка. Наверняка бархатная. В тот миг я совсем забыла о бабочках. Хотелось только оказаться поближе к оленям и погладить. Но я боялась их спугнуть. Только протянула руку. Не знаю, на что я надеялась? Что они сами подойдут ближе? Время замерло…

…чтобы в одно мгновение разорваться громом!

Я даже не сразу поняла, что произошло. Все случилось одновременно: грохот, крик Виктора, стон оленя и стук копыт. Во все стороны брызнули разноцветные пятна бабочек, будто кто‑то растерзал цветочный букет!

Грохот раздался снова! Виктор налетел на меня сзади и уволок за зимний сад. Я все еще не догадывалась, что это значит!

– Отец! – крикнул Вик, тряся меня за плечи. – Это отец!

Выстрелы! Вот что грохотало на самом деле! Это наш папа стрелял из ружья. По оленям.

Я хотела посмотреть, что с ними стало, но Виктор не дал. Он сказал, опасно идти туда. Вместо этого он повел меня в дом, так, чтобы нас не было видно из окон отца. Почему он так сделал? Он что, боялся, что отец будет стрелять в нас? Мы ведь его дети! Родные сын и дочка!

Выстрелы не прекращались. Он все стрелял и стрелял из окна своего кабинета. Олени наверняка давно убежали, но на кромке леса трещали ветки – их ломали ружейные патроны.

Виктор завел меня в дом, и мы побежали на третий этаж, где кабинет. В коридоре уже толпились слуги. Войтек, наш кучер, и домоправительница Аника стучали в двери и умоляли отца выйти. Но он все стрелял и стрелял.

Оттого, что взрослым вокруг было страшно, мне сделалось еще страшней. Я зажала уши, из глаз брызнули слезы.

Вик стоял с лицом серым, как крылья Parnasius Apollo. Ему было страшнее всех. Я посмотрела в его глаза и поняла – он боится, что выстрелы прекратятся. Он ждет каждого.

Все вокруг, кроме меня, понимали, что папа может убить себя в любую секунду!

– Нет, папа, нет! – завизжала я. – Прекрати!

Я кричала так сильно, что, кажется, по коридору даже прокатилось эхо.

Раздался еще один выстрел. И стало совсем тихо. Никто не издавал ни звука, даже не дышал.

Через пару минут слуги снова начали шептаться. Они говорили, что пора бы вышибить дверь.

Тогда мы услышали голос из кабинета:

– Убирайтесь все! Оставьте меня!

Постепенно слуги разошлись. Кто‑то бросил на ходу, что у хозяина, видать, патроны кончились, вот и угомонился. Мы с Виком остались дольше всех, когда никого уже не стало вокруг. Брат все вслушивался и вслушивался в тишину, пока не услышал что‑то. Потом он снова взял меня за руку и отвел в мою комнату.

Там меня уже