Дураков нет - Ричард Руссо

– М-м-м, мне так неловко, что из-за меня столько хлопот, – проворковала женщина, отхлебнув из чашки, – но честное слово, если я после пяти выпью кофе с кофеином, потом всю ночь не усну!

И опять затараторила – принялась рассказывать, как всегда обожала кофе, пила по двадцать чашек в день и никогда не возникало никаких проблем – до недавнего времени. А теперь – боже мой – кофе так на нее действует, что просто кошмар. Да, кошмар, иначе не скажешь, но ведь так всегда и бывает со всем, что есть хорошего, со всем, что ты любишь по-настоящему. Все хорошее либо аморально, либо от него толстеют, добавила она совершенно некстати и захихикала, точно сама придумала эту хлесткую фразу.

Эта женщина все говорила, а мисс Берил удобно устроилась в кресле, стараясь не сверлить ее взглядом, и тешила себя мыслью, что кофе, который она подала гостье, был с кофеином. Слабое утешение, учитывая, что и насчет кофеина эта глупая женщина наверняка так же заблуждалась, как и насчет всего остального. Она уверена, что выпила кофе без кофеина, потому уснет как убитая, как и президент, которым так восхищается. В их пустых головах перекатываются с грохотом три общие мысли, и ничто их не берет – ни сомнения, ни кофеин.

Но в этом, как оказалось, мисс Берил ошиблась. Она слышала, как эта жуткая женщина, Джойс, вставала в туалет в полночь, потом в два и в половине пятого. И каждый раз мисс Берил бормотала в темноте: “Так тебе и надо!”

Кроме того, она не сразу поняла замысел Клайва-младшего – он хотел, чтобы эта женщина, Джойс, переночевала у нее в гостевой комнате, а не возвращалась к себе в Лейк-Джордж. И даже когда мисс Берил смекнула, куда клонит сын, все равно недоумевала, зачем ему это понадобилось и что это значит. Быть может, Клайв-младший хотел, чтобы они познакомились ближе? Или таким образом Клайв-младший с невестой пытались убедить мисс Берил, что не спят вместе? Эти приличия видимость или правда? И в том, и в другом случае Клайва-младшего можно лишь пожалеть, подумала мисс Берил.

Наконец стул королевы Анны не выдержал, хрупкие задние ножки подломились и только чудом, по мнению мисс Берил, не проткнули насквозь эту женщину, Джойс. Правда, на пол она рухнула с такой силой, что задрожали стены. Инструктор Эд сорвался со стены и заработал вмятину на подбородке, отчего приобрел вид еще более скептический и угрюмый. И стал чуть-чуть похож на Кирка Дугласа. Лицо этой женщины, Джойс, исказила дикая гримаса, но не боли, а горькой обиды. Она так посмотрела на Клайва-младшего, будто он разыграл ее, усадив – или позволив ей сесть – на этот коварный стул. У нее задрожала нижняя губа, лицо ее скривилось от горя – выражение, по мнению мисс Берил, приличествующее скорее внезапной и страшной потере любимого, но никак не минутной потере достоинства. Клайв-младший увел ее, всхлипывающую и задыхающуюся, в ванную, и она провела там без малого полчаса. Клайв-младший с мисс Берил шептались в гостиной, делая вид, будто не замечают взрывов скорби по ту сторону двери ванной.

– Джойс очень чувствительная, – пояснил Клайв-младший, собирая обломки стула. – Менопауза ее измучила.

Мисс Берил прищурилась: подобные замечания были несвойственны Клайву-младшему, она ни разу не слышала, чтобы он отзывался о чем-либо с позиции женщины. Он явно повторил слова, которыми Джойс объясняет свою эмоциональную неустойчивость. Мисс Берил без особого сочувствия относилась к “мучениям”, которые якобы причиняет менопауза, поскольку сама выдержала этот период с достоинством. И не раз замечала, что женщины, которых “измучила менопауза”, в общем-то самодовольные пустышки. В молодости они пользовались своей красотой, так как, по сути, не знали иной валюты.

Эта женщина, Джойс, когда-то и впрямь была хорошенькой – по крайней мере, судя по снимку в выпускном альбоме. Утром, рассматривая красавицу в “Светоче”, мисс Берил подумала, что в каком-то смысле эта женщина, Джойс, которая вчера полчаса выла в ванной, и впрямь оплакивала потерю любимого – точнее, любимой; она оплакивала себя прежнюю, какой была, когда в избытке владела валютой юности. Мисс Берил никак не могла решить, следует ли сочувствовать такому человеку. Она склонялась к мысли, что нет. В ее власти было утешить эту женщину, Джойс, сообщив ей, когда та вернулась из ванной, что стул доконала не столько она, сколько Салли – тот каждое утро ерзал на нем, натягивая ботинки, и этим приблизил его кончину. Но как только мисс Берил собиралась это произнести, тут же эта женщина, Джойс, говорила что-то такое, с чем невозможно согласиться, и в конце концов мисс Берил решила: пускай страдает.

Наконец эта женщина, Джойс, вернулась в гостиную, и настроение ее изменилось самым решительным образом. Она героически тарахтела, как если бы непрерывным потоком бессмысленных речей – ни перевести дух, ни слова вставить – давала понять, что не позволит Клайву-младшему и мисс Берил спросить о ее здоровье, физическом и эмоциональном. Наверное, она выпила какую-то таблетку, подумала мисс Берил. О сломанном стуле эта женщина, Джойс, не обмолвилась, даже не смотрела в его сторону.

– Ма, она правда чудесная девушка, – с несвойственной ему искренностью произнес Клайв-младший. – Она вчера была сама не своя.

– А чья? – спросила мисс Берил; вопрос, пожалуй, грубый, хоть и не настолько грубый, как следующий: – Какая еще девушка? – Этой женщине, Джойс, явно было под шестьдесят.

Клайв-младший уставился на свои руки.

– Ты слишком строга к людям.

Мисс Берил вынуждена была согласиться, что, пожалуй, так и есть. Клайв-старший тоже не раз говорил ей об этом; того же мнения держалась и миссис Грубер. Как и легион ее восьмиклассников, чьи посредственные усилия она вознаграждала посредственными оценками.

– Разве я плохо с ней обошлась? – спросила мисс Берил. – Если так, прошу прощения. Да и какая разница, что я о ней думаю. Не я же на ней женюсь. Главное, чтобы она нравилась тебе.

– А она мне нравится, – ответил Клайв-младший, и в голосе его, как в детстве, сквозило упрямство. – Я люблю ее, – добавил он, положил обломки, которые пытался соединить, на пол, к покалеченному стулу, забрал у нее альбом и принялся с такой нежностью поглаживать большим пальцем его рубчатую обложку, что мисс Берил пожалела сына.

Она встала из-за стола, взяла свою чашку и блюдце.

– Рада за тебя, – сказала она. – Есть вещи похуже любви. Дай мне минуту, и я что-нибудь вспомню.

Она хотела пошутить, но произнесла это с такой убежденностью, что даже удивилась. Почему она так сказала? Она ведь