Суета сует - Наталия Рощина

Анна Григорьевна тоже не могла нарадоваться на Богдана. Ее мальчик снова стал прежним. Он больше не закрывался в своей комнате и не сидел там часами в абсолютной тишине. Это были страшные времена для матери. Она на цыпочках подбиралась к двери, прислушивалась к каждому шороху, но ответом была пронзительная тишина, от которой хотелось кричать. Все походило на то, что человек утратил всякий интерес к жизни и не знал, как быть дальше. Анна Григорьевна пыталась по-своему помочь, но натыкалась на нежелание говорить на тему о настоящем, будущем.

— У меня нет «сегодня», нет «завтра». У меня было «вчера», — ответил Богдан в одну из ее попыток поговорить по душам.

— И что же дальше, сынок? Так нельзя.

— Знаю, но пока не вижу выхода, — Богдан виновато улыбался. — Ты не переживай, мам, все будет хорошо. Я надеюсь на это.

— И я надеюсь, дорогой! — искренне желая сыну удачи, Анна Григорьевна целовала его в мягкие, пахнущие одеколоном волосы. Какие же они у него красивые, как у отца. Такие же локоны, о которых порой женщины мечтают. Красивый у нее сын, талантливый, только пока ни то, ни другое не принесло ему счастья. Анна Григорьевна не хотела думать о том, что так будет всегда. Просто не пришло его время, но обязательно придет.

Теперь она воочию убедилась в том, что оно настало. У сына словно крылья выросли. Он перестал быть угрюмым, нелюдимым, улыбка то и дело озаряла его лицо, а глаза сияли так, что у Анны Григорьевны оттаяло сердце. К сыну приходили друзья, и Анна Григорьевна с радостью стряпала для них оладьи, блины, пиццы, заваривала свои фирменные травяные чаи. Их дом стал шумным, веселым, наполненным молодежным гомоном, смехом, шутками. Богдан снова делился с ней своими планами, восторженно рассказывал о том, какая прекрасная женщина Мила Смыслова. Поначалу к огромной радости Анны Григорьевны прибавилось беспокойство, что мальчик влюблен. Сердцу, конечно, не прикажешь, но все-таки огромная разница в возрасте настораживала. Однако Богдан успокоил ее, нахваливая Милу на все лады:

— Это удивительная женщина. Не перестаю ею восхищаться! Она умудряется успевать все: муж, семья, работа — одно не мешает другому. Это так нелегко, учитывая то, что она — человек публичный.

— Так она замужем?

— Да, любимый муж, сын, наверное, моих лет, — предположил Богдан. И то, как он об этом говорил, окончательно успокоило мать.

Анна Григорьевна не могла нарадоваться. Наконец, она с улыбкой встречала новый день, с радостью суетилась по дому, на работе все складывалось удачно. А когда Богдан сказал о предстоящей телевизионной программе, женщина растерялась. Она медленно опустилась на табурет, нервно вытирая сухие руки о передник.

— Мам, ну что у тебя такое лицо? — присев рядом и обхватив ее колени, спросил Богдан. Он улыбался, и в глазах его Анна Григорьевна снова увидела тот задорный огонек, который возникал всякий раз, когда сын чувствовал себя счастливым.

— Сынок, а ты уверен, что это нужно?

— Мила не хочет мне плохого, поверь.

— Я верю, сынок, только…

— Давай делать то, что она советует. Она говорит, что передача может изменить мою жизнь. Я хочу изменить ее, мама, очень хочу. И это не жажда славы, успеха. Это желание работать и чтобы эти работы увидело как можно большее число людей. В этом смысл, понимаешь? — Богдан говорил горячо, убежденно, а мама только кивала и гладила его по шелковистым волосам. — А может быть, ничего не изменится. Никого не заинтересует молодой и не обделенный талантом юноша. Я готов и к этому. Главное, что я смогу рассказать о том, как прекрасно заниматься любимым делом, как это продлевает жизнь.

— Я горжусь тобой, сынок, — прошептала Анна Григорьевна. Она чувствовала, что близка к слезам, но сдерживала себя, чтобы эта важная для Богдана минута не получилась уж очень театральной. Она не станет плакать. Анна Григорьевна взяла лицо сына в горячие ладони и несколько мгновений пристально вглядывалась в него, как будто видела впервые. — Я люблю тебя, мой мальчик. У тебя все сложится так, как ты мечтаешь. Обязательно сложится, потому что ты от души желаешь этого. А душа у тебя светлая. Пусть же она и останется такой, даже тогда, когда ты получишь больше того, на что надеялся. Пообещай мне оставаться таким же светлым, таким же легким, далеким от мыслей о своей исключительности.

— Конечно, мам, я обещаю…

После этого разговора Богдан и позвонил Миле. Он набирал ее номер по памяти, потому что мысленно уже десятки раз проделывал это. Каждый раз он продумывал разговор, но, когда он состоялся в реальной жизни, все подготовленные фразы оказались неуместными. Богдан был счастлив, услышав голос Милы. Ее откровенная радость в связи с решением принять участие в программе, кажется, передавалась по проводам жаркой волной восторга. Богдан ощущал ответные эмоции, ругая себя за то, что заставил Милу волноваться. Но ведь он вовсе не лукавил, когда говорил, что долго думал. Для него это был ответственный шаг. Зотов никогда не поступал в разрез со своей совестью и на этот раз не собирался делать исключения. К предложению Милы он отнесся настороженно. В глубине души он побаивался последствий. Мила хочет, чтобы он почувствовал, что такое признание, успех, персональные выставки, репортажи, когда представители телекомпаний то и дело берут у тебя интервью, когда появляются заказчики, заинтересованные в твоих работах. Наверное, это приятно, но нужна ли ему, Богдану Зотову, вся эта шумиха вокруг собственной персоны? Он снова может рисовать, и только это главное. Но он уже ответил Миле, что готов, а значит, отступать поздно.

— Я уверена, что мы поступаем правильно, — чувствуя в голосе Богдана неуверенность, убежденно произнесла Мила. — Ты встретишь Новый год с сознанием того, что приложил все усилия для любимого дела.

— Спасибо тебе, — его признательность была безгранична.

— Обещай, когда станешь знаменитым, упомянуть на страницах своей автобиографии о случайной встрече с некой женщиной, которая расшевелила твой дремлющий талант, — Мила засмеялась. — Короче, слова сам подберешь.

— Я никогда не забуду о том, что ты для меня сделала.

— Ну, все, все, а то я сейчас расплачусь. Я становлюсь сентиментальной, возраст, ничего не поделаешь.

— О каком возрасте ты говоришь? Ты и возраст — понятия несовместимые! — горячо произнес Богдан. — Ты такая открытая, с тобой так легко.

— О, ты опять с комплиментами, но мне приятно, — Мила не переставала улыбаться. Губы сами собой растягивались в самую искреннюю и открытую улыбку. Она так часто за последнее время смеялась, улыбалась. Столько положительных эмоций, которые она получала совершенно неожиданно от таких, казалось, простых вещей. — Если бы ты только знал, насколько другой я была совсем недавно. Как нелегко было приблизиться и быть понятой. Хотя… Не слушай, это касается только меня.

— Хорошо, я ничего не слышал.

— Значит, мы договорились?

— Еще одно. Мила, а нам нужно встречаться до эфира? Ты подготовишь мне вопросы? Я боюсь растеряться.