Накануне 22 июня. Был ли готов Советский Союз к войне? - Геннадий Лукьянов

Вероятно, для большинства читателей будет интересно узнать, что 68 советских пушек Ф-22 (без доработок) было переброшено в Северную Африку. Именно эти артиллерийские системы в сочетании с легендарной немецкой зенитной пушкой Flak 36/37 калибра 88 мм (86 единиц) обеспечили Эрвину Роммелю (командующему немецкой танковой армией «Африка») огневое превосходство в борьбе с британскими танками в сражении при Эль-Аламейне осенью 1942 года, несмотря на то что по количеству пушек британцы превосходили немецкую группировку в полтора раза[213].

Читатель, видимо, догадывается, что отдать противнику свое оружие в исправном состоянии — это явный признак дезертирства. И если учитывать только пушку Ф-22, то свое оружие отдали врагу десятки или даже сотни тысяч «доблестных» советских воинов. Здесь, правда, нужно особенно подчеркнуть, что применение и эксплуатация такого огромного количества тяжелого вооружения лежит не в компетенции ефрейтора или даже капитана. И здесь напрашивается первый вопрос: а можно ли при таком отношении военных начальников к применению и сохранности боевой техники ожидать каких-либо ростков боевой готовности? Конечно, хочется задать и второй вопрос: а кто же из соответствующих должностных лиц ответил за то, что за первые два-три месяца войны советские вооруженные силы потеряли почти всю свою тяжелую боевую технику?

Тотальная репрессивная система в Советском Союзе не то что не способствовала формированию в советских вооруженных силах лучших боевых качеств, она их фактически выкорчевывала. Эту ситуацию можно проиллюстрировать на следующих двух примерах, наиболее ярко характеризующих сталинский режим.

Начать нужно, конечно, с самого главного, что есть у человека, то есть с его жизни, которая дарована ему Господом Богом, но которая в сталинские времена гроша ломаного не стоила. Тем не менее к концу 1938 года в карательной системе сталинского режима был наведен некоторый «порядок» в части утверждения приговоров к высшей мере наказания. Такие приговоры направлялись в специальную комиссию Политбюро ЦК ВКП(б), где и выносилось окончательное решение. Только после этого соответствующее дело «спускалось» в Верховный суд, который уже формально утверждал принятое в Политбюро решение. Понятно, что не приходится даже говорить о законности такого порядка принятия решения о казни человека, так как ни сама процедура, ни тем более комиссия Политбюро ВКП(б) в сталинской конституции даже не упоминались. И все же смертный приговор приводился в исполнение после многократных проверок, в которых участвовал не один десяток «несгибаемых» сталинских партийных деятелей.

С началом войны для оправдания предательской бездеятельности высших военных руководителей страны, и в первую очередь Верховного главнокомандующего, начались массовые аресты советских военнослужащих, которым вменялись в вину такие тяжкие преступления как дезертирство, шпионаж и измена Родине, что подразумевало смертную казнь. В связи с этим правом утверждать смертные приговоры 27 июня 1941 года наделили военные советы фронтов. Однако тут же выяснилось, что они не в состоянии справиться с такой пусть и формальной, но все же масштабной «работой», и уже 13 июля 1941 года это право было распространено на военные советы армий и корпусов. Но даже военные советы армий и корпусов не справлялись с колоссальным потоком приговоренных к смертной казни, и 8 сентября процедуру упростили до предела, предоставив командирам и комиссарам дивизий право утверждать смертные приговоры. Причем приводить эти приговоры в исполнение предписывалось немедленно.

Таким образом, вся работа сталинского режима по воспитанию патриотизма в рядах вооруженных сил и укреплению боевого и морального духа советских воинов свелась к применению смертной казни в невиданных масштабах на основе полного пренебрежения даже сталинскими законами.

Второй пример относится к первым заградительным отрядам, которые появились уже через пять дней после начала войны, то есть 27 июня 1941 года[214]. Назывались они контрольно-заградительными отрядами и были созданы директивой № 35523 начальника Третьего управления (управления контрразведки) майора госбезопасности[215]А.И. Михеева. То есть майор госбезопасности, а не генерал и даже не полковник, определял круг тех лиц (редко выше звания старший лейтенант), которые получили право «пришивать» ярлыки труса, паникера или даже дезертира и изменника Родины сотням тысяч советских военнослужащих. Читателя не должна вводить в заблуждение принадлежность Третьего управления к Наркомату обороны: это все те же подручные Лаврентия Берии, которые с помощью зубила, молотка и клещей могли без труда у любого солдата получить признания в том, что он (солдат) и есть Господь Бог и именно он только что создал этот мир.

Очень скоро, а именно 17 июля (1941 года), эти управления (в Наркомате обороны и военно-морского флота) в соответствии с постановлением Государственного Комитета Обороны № 187с были преобразованы в особые отделы и возвращены в родное лоно, то есть в прямое подчинение НКВД. Через два дня, а именно 19 июля, приказом народного комиссара внутренних дел были созданы и заградительные отряды: при особых отделах армий — стрелковые роты, при особых отделах фронтов — стрелковые батальоны, укомплектованные личным составом войск НКВД.

Оказавшись под крышей Лаврентия Берии, вновь созданные карательные органы начали немедленно расширять масштабы своей деятельности, о чем свидетельствует соответствующий отчет на имя наркома внутренних дел в октябре 1941 года. Согласно этому отчету, в период с начала войны по 10 октября (1941 года) было задержано более 650 тысяч советских военнослужащих, отставших от своих частей или сбежавших с фронта. Как такое могло случиться, чтобы в атмосфере всеобщей любви к товарищу Сталину, преданности делу Партии, наконец, верности воинскому долгу 15 полнокровных армий (не дивизий, а армий) через два месяца после начала войны не только оказались далеко от борьбы с фашистскими войсками, но даже и не собирались воевать с захватчиками?

Приводя эту чудовищную цифру в 15 полнокровных армий, «увиливающих» и от фронта, и от службы вообще, имеют в виду, что речь идет лишь о тех, которых удалось задержать менее чем за три месяца войны и которые составляли лишь часть от всех тех, которые не стремились воевать за товарища Сталина, но которым все же удалось избежать ареста. Читать этот отчет без содрогания просто невозможно. Так, выясняется, что среди задержанных советских военнослужащих 1505 человек оказались шпионами, а 308 диверсантами — не сказано чьими, но можно предположить, что не советскими. Учитывая, что и разведчик (то есть шпион, если разведчик иностранной державы) и диверсант — товар «штучный», на подготовку которого требуются значительные ресурсы, в том числе и временные, то выходит, что в сети советской контрразведки попали разведчики (или шпионы) и диверсанты всех стран мира в тройном экземпляре.