Накануне 22 июня. Был ли готов Советский Союз к войне? - Геннадий Лукьянов

■ гипотеза о том, чтобы не дать Гитлеру повода для нападения на Советский Союз и таким образом оттянуть начало войны;

■ уверенность Сталина в том, что фашистская Германия готовится к нападению на Великобританию, а не на СССР.

Конечно, стремление оттянуть войну или даже не допустить ее можно только приветствовать, но способы реализации этой политики, выбранные Сталиным, как минимум сомнительны, а при самой точной оценке просто смехотворны. Начинать эту историю следует с пресловутого пакта Молотова — Риббентропа от 1939 года, который был подписан накануне вторжения Германии в Польшу и который большинство историков и всякого толка аналитиков пытаются представить как крупный политический успех Сталина.

Суть объяснений, которые навязывают обывателям, состоит в том, что этим соглашением Сталин не допустил союза фашистской Германии с Великобританией и предотвратил создание антисоветского фронта. В действительности этот договор стал венцом политического банкротства сталинского режима, ярким отражением скудости мысли, полной бездарности и никчемности советской партийной верхушки. Этим сговором Сталин подписал смертный приговор десяткам миллионов людей, включая почти три десятка советских граждан, а также миллионы поляков, французов, бельгийцев, евреев и многих других национальностей и этносов. Но никакого отношения к проблеме объединения усилий фашистской Германии и Великобритании этот сговор не имел.

Если отбросить в сторону такие «пустяки», как мораль, справедливость и гуманизм, то Великобритания (точнее, Соединенное Королевство) оставалась величайшей в истории колониальной империей, которая ни при каких обстоятельствах не собиралась терять свои «справедливо» завоеванные позиции в мире. Великобритания могла уступить Гитлеру такую незначащую для нее «мелочь», как Судетская область в Чехословакии, в обмен на мир и покой в Европе, то есть в обмен на сохранение своих прежних позиций как «владычицы морей», однако отдавать фюреру награбленное веками выходило за все рамки «приличия». Даже на уровне здравого смысла было ясно, что ни на какой союз с новым, набирающим силу хищником Великобритания не пойдет. Не следует также заблуждаться относительно идеи борьбы Великобритании с коммунизмом: бороться и воевать — это совершенно разные вещи. Любой же союз с Германией, претендовавшей на мировое господство, автоматически предполагал раздел сфер влияния, то есть передел мира, что, собственно, и составляло существо того самого пакта о ненападении между СССР и Германией. Такой подход к политике устраивал СССР, но никак не Великобританию.

Узкий кругозор «вождя народов», а не главы процветающего государства, не позволил Сталину понять рациональные цели и задачи большой политики, не мог он поверить, чтобы руководитель страны заботился бы о ее социально-экономическом развитии и о благополучии своих граждан. Таким образом, он сам себя убедил в том, что Гитлер будет воевать с Великобританией, и начал заниматься лишь тем, чтобы «не дать повода». Однако любому слушателю военной академии (а не то что главе государства) известно, что если принято решение на развязывание войны, а войска и экономика к этому уже готовы, то найти повод не составляет абсолютно никакой проблемы. Действительно, разве Финляндия дала какой-то повод Советскому Союзу, чтобы Сталин в 1939 году вторгся на ее территорию? Почему же точно таким же образом не поступить и Гитлеру?

Если принять на веру гипотезу об оттягивании войны, то действовать следе вал о прямо противоположно. История убедительно и многократно доказала, что только сила служит самым эффективным механизмом сохранения мира, и эту силу по отношению к потенциальному агрессору надо было продемонстрировать всеми возможными способами, пусть даже на грани блефа, чтобы убедить Гитлера на деле, а не песнями, что «враг будет бит повсюду и везде». Проявление же слабости неизбежно вело только к одному — к 22 июня. В этой связи нельзя не вспомнить известное высказывание Фридриха Великого: «Дипломатия без силы — все равно, что оркестр без нот».

Все эти рассуждения о демонстрации силы и проявлении слабости носят не только общефилософский характер, а базируются, в первую очередь, на исторических событиях начала Второй мировой войны. В частности, когда фашистская Германия напала на Польшу, Франция и Великобритания вместо оказания реальной помощи своему союзнику не нашли ничего лучшего, как продолжили искать пути урегулирования конфликта мирным путем. На второй день, то есть 2 сентября 1939 года, Лондон и Париж заявили Гитлеру о готовности начать переговоры в случае вывода немецких войск из Польши. Эти экстравагантные дипломатические шаги только укрепили уверенность Гитлера в его агрессивных намерениях. Поэтому когда 3 сентября Великобритания и Франция объявили войну Германии, Гитлер воспринял этот демарш как попытку «спасти лицо», и не более того.

Трудно понять и другую точку зрения некоторых историков «максималистского» толка, в соответствии с которой Сталин старался не «вспугнуть» Гитлера, чтобы самому первому нанести неожиданный удар по фашистской Германии. Из любого мало-мальски квалифицированного исследования следует, что к июню 1941 года Германия полностью отмобилизовала свои вооруженные силы (а экономику тем более) и при этом на границе с СССР уже сосредоточила колоссальную группировку численностью почти 4,5 миллиона человек — то есть фашизм был готов, мог и планировал воевать, а пугать или не пугать Гитлера было уже поздно.

Опять же, если вернуться к плану войны, подготовленному группой экспертов под руководством генерал-лейтенанта Паулюса, то немцы рассматривали следующие три сценария ее развязывания:

■ Сталин первым нанесет удар по немецким группировкам на границе;

■ советские войска отойдут в глубь страны на выгодные рубежи, где организуют устойчивую оборону;

■ основные силы советских войск окажутся сосредоточенными вблизи границы с Германией, и вермахт сможет их окружить и уничтожить.

Исключительно важно отметить, что немцев не пугал первый сценарий — к нему они были полностью готовы и в какой-то степени даже рассчитывали на него. А вот больше всего они боялись второго варианта, так как в этом случае вермахт терял преимущество молниеносной или танковой войны, то есть лишался возможности окружить и уничтожить большие приграничные группировки советских войск в ходе уже первых ударов. Здесь можно еще добавить, что немецкие генералы хорошо знали историю и помнили, что фельдмаршал Кутузов в 1812 году навязал Наполеону именно такую войну, которая буквально через несколько месяцев закончилась полным разгромом французов. Если хваленые советские чекисты работали так хорошо, как они об этом сами пишут, то почему же они все эти тонкости не донесли до «мудрого» Сталина, или у них просто не хватило интеллекта, чтобы понять принципиальную разницу между указанными тремя сценариями развязывания войны с СССР?

В этом пункте следует поставить точку на догадках и предположениях и привести один малозаметный, но исключительно важный исторический факт, который ставит крест на всех этих гипотезах и объясняет «страстное» желание Гитлера начать войну против Советского Союза, в чем не смогли разобраться сталинские стратеги, ну и тем более сам Сталин. Как известно, с 28 июня по 3 июля 1940 года Сталин захватил Бессарабию и Северную Буковину, которые входили в состав Румынии[221]. Причем этой очередной сталинской агрессии предшествовал жесткий шантаж в отношении Румынии, а сам захват планировался как крупномасштабное военное вторжение. Хотелось бы обратить внимание читателя на тот факт, что Советский Союз продолжал участвовать во Второй мировой войне в качестве агрессора, в очередной раз демонстрируя и доказывая Гитлеру, а также всему остальному миру свои «миролюбивые» намерения.