Стоунхендж - Юрий Никитин

Рядом с троном в богатом кресле сидела Яра. Теперь она былав роскошном платье, полностью скрадывающем фигуру, золотые волосы убраны подстранный головной убор. В руке у нее был кубок, она неспешно прихлебывала,вполголоса переговаривалась с Ночным Соколом. В ее глазах Томас мог прочестьлишь холодное торжество.

Ночной Сокол с презрением взглянул на связанного рыцаря.Голос его был таким резким, словно он бил мечом плашмя по листу железа:

— Выходит, это тот самый меднолобый, что сорвал замыселполовецкого хана выявить заговорщиков?..

— Тот, — кивнула Яра. — Он так храбробросился рубить и крушить! Это надо было видеть.

— Представляю, — сказал Ночной Соколнасмешливо. — Сверкающая безмозглая башня с длинным мечом... Но нет худабез добра. Там он напортил, но зато быстрее доставил тебя ко мне.

Горше плена было сознание, что, оказывается, и не спас отполовцев вовсе, а она, находясь под защитой хана в полной безопасности, игралароль приманки в каком-то сложном заговоре, ниточки которого держали в своихруках здесь — и наверняка слуги Тайных!

— Прекрасно, — повторил Ночной Сокол. Он откинулсяна спинку трона, с холодным сочувствием кивнул женщине. — Бедняга, тебепришлось вынести так много!

— Я могла бы это сделать раньше, — ответила онатем же холодным ровным голосом, которого Томас от нее не слышал раньше, —но они держатся скрытно, а мне нужно было узнать у них все.

— Прекрасно, — повторил человек, у которого быломного имен. — Итак, чем эти двое так опасны?

Томас повернулся к калике. Тот хмуро смотрел в пол. Он небыл похож на человека, у которого зреет план, как вырваться из рук врага.

— Опасны напоминанием об истоках, — сказалаона. — Если бы Иисус узрел то, во что мы превратили его учение, согласилсябы он?

Ночной Сокол быстро взглянул на связанных пленников. Вблизко посаженных глазах блеснула тревога, голос стал предостерегающим:

— Думаю, что только возрадовался бы! Мы лишь продолжилии углубили...

Яра успокаивающе подняла ладонь.

— Они уже покойники. С ними можно не считаться...Главное в том, что первохристианство совсем другое, чем то, что несем мы. А этачаша содержит кровь самого Христа! Всякий, кто берет ее в руки, проникаетсятеми идеями, которыми жил сам учитель. А нам это не просто нежелательно...

Сокол Ночи кивнул. Лицо было угрюмое.

— Вопрос щекотливый... Это о благородной войне за ГробГосподень надо кричать на всех перекрестках, но не о том, что мы от имениХриста воюем и с ним же! Об этом должны знать лишь самые-самые посвященные!..Страшно подумать, если об этом узнает простой народ.

— Только простой?

Он небрежно отмахнулся.

— Они все простые, будь то короли или простолюдины.

Томас лежал, сцепив зубы. Было горько, потому что впоследние дни уже начал смотреть на эту простолюдинку как на равную человекублагородного происхождения. Но подлая порода рано или поздно скажется, как училего отец.

Он поймал пристальный взгляд калики. Похоже, тот спешновспоминал, что они сказали женщине или о чем говорили при ней. Томас попыталсявспомнить сам, но мысленно махнул рукой. Было так горько, что сердце заболело.Да обо всем говорили! И все эта змея знает о чаше!

Ночной Сокол что-то вспомнил, засмеялся:

— Ты сделала больше, чем ожидали. Он дал такойпрочнейший обет защищать и оберегать тебя, что ни король, ни папа римский, нисам Бог не заставили бы его нарушить! Даже сам не мог бы! Каково? Такого я ещене встречал.

Ее лиловые глаза скользнули по лицу рыцаря, тут же ушли. Емуна мог почудилось смятение, даже сочувствие.

— Это было очень умно, — продолжал он спохвалой. — Ты сумела наложить на него нерушимейшие путы!

Яра сказала — глаза долу:

— Это получилось... если это правда... случайно.

— Какие случайности в нашем великом деле? — голосночного хищника был насмешливым, затем похолодел, стал ледяным: — Стража!Убейте этих! Обоих!

Томас ахнул. Глаза от изумления полезли на лоб.

— Меня? Как простолюдина? Даже без поединка?

Страж, широко оскалясь, вытащил из-за пояса широкий нож,вразвалку подошел к пленникам. В глазах Томаса не было страха, только безмерноеудивление.

Страж схватил Томаса за грудь, приподнял. Властелин замкабросил брезгливо:

— Рыцарские поединки?.. Условности чести?.. Дурак,пришло время новой веры. И новых людей... Зарежь этого дурака, как свинью!

Страж занес нож, но в этот момент раздался холодный и злойголос женщины:

— Стой!.. Этот дурак умрет гордо и красиво. Он так и непоймет. Он умрет, считая себя победителем.

— Ну и что? — спросил Ночной Сокол неприятнымголосом.

— Он будет думать, что моральная победа за ним!

— Мне все равно, что он будет думать. Но он окажется вмогиле, а я буду ходить по этой земле. Режь эту англскую свинью!

— Погоди! — снова сказала женщинанастойчиво, — Во имя пользы брось их в свою каменоломню. Эти два быкамогут делать работу десятерых. Уже через неделю они будут совсем не такиегордые! И поймут, что настоящая победа все-таки за тобой.

Воин с зажатым в кулаке ножом смотрел то на нее, то насвоего хозяина. Тот поколебался, нехотя кивнул.

— Ты мыслишь верно, но слишком эмоционально. А нам завещаноВеликим Основателем более простые решения...

На них надели цепи, повели, подталкивая, прочь из замка.

— Попался бы мне их Великий Основатель! — прорычалТомас яростно.

Калика опустил глаза, лицо его было серым, как земля,несчастным. Когда заговорил, голос прерывался, словно незримая рука сжималагорло:

— Когда дом строит один человек... он строит его таким,каким хотел. А представь себе, что яму под основание копали прадеды, камни даглыбы таскали деды, утрамбовывали, утаптывали, стены первого поверха началивозводить отцы, стены второго — сыновья... А когда дело дойдет до крыши, тобудет ли она такой, какую рисовал их пращур, который начинал?

Томас подумал.

— Ну, сохранились же рисунки... На папирусе так долгоне сохранишь, но если на пергаменте, да еще если эту телячью кожу хорошовыделать... и не давать писцам соскабливать...

— Даже так! Но дети всегда считают себя умнееродителей, а уж дедов вообще за людей не чтут. При всем уважении к предкам,захотят подправить, улучшить, сделать современнее... Красивше даже.

Томас сказал раздраженно: