Время расставания - Тереза Ревэй

«Дело в том… вы ведь уже давали приют беженцам… — забормотал Онбрэ, воспринявший столь длительное молчание за отказ. — Вот мы и подумали, что, возможно… К тому же за этих просит грек», — заявил мужчина, как будто выкладывая последний козырь. «Грек?!» — изумилась Валентина, подумав, уж не сошел ли Онбрэ с ума.

Затем она улыбнулась той загадочной улыбкой, которая обычно пленяла мужчин. Онбрэ задержал дыхание. Мадам Фонтеруа производила на него неизгладимое впечатление. Она вызывала желание снять фуражку и поклониться, хотя фермер был убежденным республиканцем и обычно благородные господа не пробуждали в нем трепета. Мужчина вспомнил слова жены: «Она — дама, и этим все сказано! А в наши дни настоящую даму на улице не встретишь».

«Конечно, я с радостью приму этого беднягу, — прошептала Валентина. — Когда вы собираетесь его привести?»

И вот она ждала молодого беженца.

«Грек», — вспомнила красавица, и на ее губах заиграла чуть заметная улыбка. Разве могла она предвидеть, что Александр Манокис вновь ворвется в ее жизнь, да еще при столь необычных обстоятельствах?

Почему Александр вспомнил о ней? Казалось, он протягивает ей руку сквозь годы и расстояния. Как будто говорит: «Я прощаю тебя». Непривычно взволнованная, Валентина вздрогнула, когда услышала, как прошелестели по гравию колеса велосипеда.

Она открыла застекленную дверь. Онбрэ прислонил велосипед к стене дома. Рядом с ним стоял худой молодой человек с сумкой через плечо. У него был потерянный и скорбный вид.

— Пойдемте с нами, Онбрэ, выпьем по стаканчику вина, — предложила Валентина. — Вы это заслужили. А что касается вас, молодой человек, то добро пожаловать в Монвалон.

Резкими, нервными движениями Камилла прикалывала кроличью шкурку к рабочему столу. Девушка была в отвратительном настроении. И не дай бог кому-нибудь сделать ей замечание этим утром!

Впервые в жизни она поссорилась с отцом. Когда она узнала, что он получил заказ от Wehrmacht Beschaffungsamt[49] на изготовление кроличьих жилетов для немецких войск, девушка уперла руки в бока и с вызовом сказала: «Об этом не может быть и речи, папа. Мы не станем одевать вражеские войска».

Андре раздраженно взглянул на дочь сквозь стекла очков. «Ты шутишь, Камилла?»

«Нисколько. Мы должны отказаться от этого заказа. Это дело принципа».

«Мы не можем от него отказаться. Речь идет не о просьбе любезного клиента, размахивающего банкнотами, но о приказе властей. К тому же эта работа позволит нам сохранить места для еврейских рабочих. Ты ведь отлично знаешь, что немцы делают исключение, когда речь заходит о скорняках, — этих евреев не депортируют. Мне случалось бывать в России зимой! Немцы нуждаются в теплой одежде для своих солдат, которые воюют на Восточном фронте, поэтому они обращаются к квалифицированным специалистам в оккупированных странах». — «Но это позор! Это… это пособничество захватчикам! А если бы мы владели оружейным заводом, ты стал бы производить бомбы для наших врагов?»

Взбешенный отец стукнул кулаком по столу. «Достаточно, Камилла! Я не намерен выслушивать нравоучения от собственной дочери. Ты слишком наивна. Отказаться от этого заказа — значит подвергнуть опасности весь Дом Фонтеруа, рисковать жизнями наших рабочих, а еще это значит привлечь внимание Пауля Холлендера, Роже Бине и один бог ведает кого еще!»

«Нас будут сравнивать с некоторыми нашими конкурентами, у которых нет ни совести, ни чести, — с теми, кто сотрудничает с немцами. Про нас будут говорить ужасные вещи, ты это знаешь не хуже, чем я. А уж если об этом узнает мама, она никогда больше с тобой и разговаривать не станет».

Гнев исказил лицо отца, его губы побелели. «Сию секунду выйди вон из моего кабинета, Камилла! Когда успокоишься, ты вернешься и извинишься за свою дерзость».

Девушка засунула руки в карманы белой рабочей блузы, резко развернулась на каблуках, но дверью хлопнуть не посмела.

Оказавшись на шестом этаже, она со злостью пнула раму, к которой были прикреплены шкурки кроликов. Служащие компании посмотрели на нее с изумлением.

«Мадемуазель Камилла, я не знаю, что на вас нашло, но у вас есть работа, которую вы должны выполнить еще до полудня: вам следует заняться шкурками», — холодно произнес Даниель Ворм, который только что вошел в мастерскую.

Камилла подняла глаза на этого пожилого человека с волосами, убеленными сединой, на человека, которого она всегда воспринимала как доброго дядюшку, взглянула на желтую шестиконечную звезду, которую он стал носить на груди после 7 июня, и почувствовала, что еще немного — и она разрыдается.

Кусая нижнюю губу, девушка схватила шкурки. Ну что ж, тогда она не будет стараться! Она нарочно отберет кроличий мех самого плохого качества. Таким образом, жилеты быстрее износятся и эти чертовы немцы подохнут от холода!

Она провела пальцами по ворсу, оценивая его толщину и плотность, затем с помощью кисти смочила первую шкурку и начала прикалывать ее к столу. Вскоре эта весьма монотонная работа поглотила ее целиком.

— Мадемуазель Камилла! — раздался голос от двери. — Вас просят к телефону.

— Ай! — воскликнула девушка, прищемив щипцами мизинец.

«Решительно, сегодня не мой день», — подумала Камилла, засунув в рот поврежденный палец, который раздувался на глазах.

Она спустилась по лестнице, громко стуча деревянными подошвами по ступеням. В кабинете на четвертом этаже девушка взяла трубку.

— Камилла Фонтеруа. Кто у аппарата?

— Это мадам Вуазен, консьержка мадам и месье Гольдман, — раздался в трубке голос запыхавшейся женщины. — Вы должны приехать, мадемуазель, я вас умоляю… Их всех только что забрала полиция, даже маленького Мориса. Полицейский отдал мне ключи от квартиры, чтобы я проверила, выключены ли газ и электричество… Вы только подумайте! Французские полицейские… Господи, какое горе! У мадам Гольдман было всего десять минут на то, чтобы собрать чемодан. Мой Бог, она всегда была такой скромной… Когда они уехали, я поднялась… Алло, мадемуазель, вы меня слышите?

Потрясенная Камилла не могла вымолвить ни слова. Невозможно было представить, что подобная трагедия произойдет с Максом и Юдифью.

— Да, мадам Вуазен, я вас слышу.

— Как я вам уже сказала, я поднялась к ним. И на кухне нашла маленького Самюэля, в ящике для щеток. Он плакал, потому-то я его и услышала. Это чудо, вы знаете… Я совершенно растеряна. Я с превеликим трудом уговорила малыша спуститься ко мне в привратницкую. Он спрятался за креслом и вот уже два часа не выходит оттуда. Пожалуйста, мадемуазель, приезжайте поскорее, я не знаю, что делать…

— Я уже выхожу, мадам Вуазен. Ничего не предпринимайте. Я сейчас буду!

В спешке снимая блузу, Камилла оторвала от нее пуговицу. Она бросила рабочую одежду на кресло и схватила сумку.