Где ночуют боги - Дмитрий Владимирович Иванов

Однажды ацаны проснулись, а у них дома повернулись. Были входом на юг, а стали на север. Ацаны думают: что такое? Не могут понять. Потом ветер поднялся. До этого у них не было ветра, всегда было лето, всегда было тихо. А тут такой ветер поднялся – ацаны ходить не могут, они же карлики, легкие сами. Только могут за землю держаться, чтобы не улететь. Кто плохо держался, того уносил ветер в горы далеко, и там он погибал. А самый главный ацан – у них был старик один, древний, как Ибрагим, триста лет ему было. Он всегда днем отдыхал в тени бороды козла. Вдруг видит он – борода у козла стала шевелиться от ветра. Он сразу сказал: «Все, ацаны, больше жить мы тут не сможем, мы рассердили Бога, теперь он нас погубит». Так и получилось. Холодно стало, наступила зима. Волосатый гигант появился. Страшный, вообще. Весь волосатый, Ибрагим говорит, что у него все время голова болела, поэтому очень злой был. Ацаны тогда Цвица позвали, говорят: «Сделай что-нибудь с этим волосатым». Цвиц сказал: «Хорошо». Днем он его загнал в озеро, по самую шею, пчел попросил помочь ему – пчелы помогли, потому что Цвиц им тоже помогал: он соты придумал, до этого пчелы не знали, как их делать. Пчелы волосатого в озеро загнали, а Цвиц ждал. Потом солнце зашло, пчелы домой ушли, холодно стало вообще, озеро замерзло, только голова у волосатого наверху осталась. Цвиц тогда спокойно по льду подошел и отрубил ему голову шашкой. Одним ударом, – Сократ изобразил один мощный удар шашкой и засмеялся. – Больше голова у волосатого не болела. Ацаны обрадовались сначала, думали, все, теперь нормально будут жить. Но Бог ничего не забыл. На следующий день послал на горы снег из хлопка. А потом молния ударила, хлопок загорелся. Все горы загорелись. Большой пожар был. Все ацаны сгорели, а тот, который пукал в молоко, упал в котел и там сварился. Вот так. Ибрагим говорит: «Если Бог сердится – это вообще. Не дай бог».

Антон молча выслушал рассказ Сократа.

Потом они пошли дальше, по пути сделали еще ряд коротких остановок. Сократ показал Антону дольмены – два домика, каждый из четырех громадных каменных плит, поставленных как стены и накрытых сверху пятой, еще более громадной, плитой. Антон не мог понять, как такое сооружение можно было построить в горах. Каждая плита, из которой состояли дольмены, весила много тонн. Но Сократ, к удивлению Антона, сказал, что это сделали карлики, ацаны. Это были их дома. Когда Бог еще на них не сердился, они были сильные, вообще, и могли впятером поднять такую плиту.

Вход в каждый из домиков был круглой дырой. Рядом лежала такая же круглая каменная пробка, которая одна весила столько, что Антон не смог ее не то что поднять, а даже просто сдвинуть с места. Сократ сказал, что каждый ацан всю жизнь жил в одном доме таком. Пока ацан жив был – дом всегда открытый был, потому что ацаны никого не боялись. А когда умирал, его в дом заносили, там оставляли, дырку закрывали за ним пробкой, и все.

– Когда рождается ацан – из дырки выходит. Когда умирает – обратно в дырку уходит. Ибрагим говорит, ацаны так говорили, – поделился Сократ.

Антон задумчиво спросил мальчика:

– А если пробки рядом лежат – это что значит? Ацаны, которые там жили, не умерли?

– Я же тебе сказал, – удивился Сократ. – Они сгорели. Бог рассердился. Когда Бог сердится – уже какие пробки?

Антон и Сократ прошли еще выше по лесистому склону горы. На следующем плато Антон вдруг услышал звук, тихий стук, как будто деревянные палочки ударяются друг об друга на весу.

Антон вспомнил этот звук. Деревянные палочки привез ему когда-то в подарок Миша Минке, директор «PRoпаганды», из Лаоса. Мишаня считал, что Антону нужно привезти из Лаоса деревянные палочки, потому что их мерное, негромкое постукивание – это креативно и стильно.

Антон поднял голову и посмотрел вверх. И увидел, что издает этот звук. Это были не палочки из Лаоса. Это были свертки, похожие на огромные сморщенные плоды. Они висели на деревьях, на высоте, немного покачивались и постукивали о ветки деревьев и друг об друга. Это были тела умерших. Убыхи из семьи Сократа и Аэлиты и абхазы из деревни так хоронили людей. Поэтому кладбище армян Антон уже видел, а кладбище абхазов – нет, и даже спросил Ларис об этом:

– А где кладбище абхазов?

А Ларис – которая явно знала, где оно, – только ответила смущенно:

– Оф, не могу сказать. У них – не как у нас.

Убыхи и абхазы после смерти заворачивают тела в бычьи шкуры и вешают высоко на деревьях. Они висят на ветру много лет, постепенно становясь сначала мумиями, потом, через сотню лет, сухими костями. Когда кости начинают греметь – их снимают с дерева и хоронят под деревом – совершенно высохшие, легкие, звонкие. Так были похоронены предки Сократа из убыхского рода Аублаа и предки многих абхазов, которых видел Антон во время дня сотворения Мира на поляне у руин святилища.

Одно из тел отличалось от других. Бычья шкура, в которую было завернуто тело, побелела, иссохла и стала почти прозрачной на просвет. В ней был виден снизу силуэт скелета в позе эмбриона, с поджатыми к груди ногами. Скелет в шкуре не висел, а лежал на плоту, закрепленном высоко на дереве. Плот был очень старый: деревянные чурки, из которых он был собран, посерели и рассохлись.

– А там кто? – спросил тихо Антон.

– Кукужв, – ответил Сократ тихо и с большим уважением. – Ибрагима дед. Кузнец был. У него шаровая молния в кузне жила, как собака. А однажды гроза была. Он из кузни вышел, на грозу хотел посмотреть. Он дождь любил вообще. И в него прямо молния ударила. Сразу сгорел, только кости остались. Это же не просто так. В простого человека молния не попадет. Таких под деревом не хоронят у нас, он вечно на дереве так лежать будет – триста лет, или сколько хочет. Чтобы мог на грозу смотреть, когда захочет. А шаровая молния, что у него жила, когда его убило, из кузни вылетела, три раза круг над домом Кукужва сделала и улетела. Она только с ним жила, ему помогала. Поэтому сейчас кузнеца найти не могу, чтобы шашку сделать.

Антон стоял, задрав голову вверх, и смотрел на тело кузнеца на плоту, высоко на дереве. Сократ сказал:

– Когда Кукужв умер – большой праздник был. Когда такой человек умирает – плакать нельзя, вообще нельзя. Радоваться надо, что такой человек вообще был.

– Да… Правильно, – зачем-то подтвердил вслух Антон.

Потом они снова пошли через лес. Антон теперь смотрел не вниз, под ноги, как в начале подъема, а вверх – на вершины деревьев. Воздушное кладбище убыхов и абхазов кончилось. Вершины деревьев были светлы от солнечных лучей и уже зеленели, в мае. Разглядывая деревья, Антон вдруг остановился, и даже схватил Сократа за локоть, и показал куда-то вверх. Мальчик посмотрел туда, куда показывал Антон. И улыбнулся.

На старом, толстом и извилистом каштане сидела сова. Ее можно было совсем не увидеть: кора каштана была сизовато-серой, и сова была такой же, сова была мастером по части маскировки, вот только два больших желтых глаза ее выдавали. Они смотрели на Антона и Сократа с тем выражением безграничного внимания и безграничной же компетентности, из-за которого люди считают сов мудрыми. Эта сова если и не была мудрой, то совершенно точно была специалистом в маскировке, вот только глаза закрыть для полного слияния с ландшафтом не подумала.