Рожденные в раю - Ник Саган

Твое сердце начинает колотиться. А вдруг она права?

– А ты уверена, что у тебя именно это? Может, просто что-то не то съела, может, это кишечная инфекция?

Она закрывает лицо руками и смиренно опускает голову.

– Я сразу узнаю эти симптомы. У меня именно это. Но если уж мне суждено умереть, я хочу быть с тобой оставшееся время.

– Ну конечно, – отвечаешь ты. – И я хочу того же.

Она снова плачет, а ты держишь ее в объятиях. И она целует тебя, но это не братский поцелуй, в нем чувствуется страсть, она еще не целовала тебя так жарко, она просовывает руку тебе между ног. Словно, умирая, она стремится к любви, цепляется за жизнь.

– Знаешь, чего я хочу на самом деле? – спрашивает она. – Я хочу, чтобы мы остались двумя последними людьми на земле. Адам и Ева после конца света. Нет ничего романтичнее этого!

Ты понимаешь, что самый лучший день в твоей в жизни и день самый худший – это один и тот же день, и он наступил сегодня. Ничего романтичнее придумать нельзя, но ты не можешь примириться с мыслью, что вы оба умрете. Правда, ты не чувствуешь себя больным, но раз больна она, скорее всего, ты заболеешь чуть позже. У тебя пересохло в горле, сердце бьется слишком быстро, но, наверное, это просто страх. Пока ты размышляешь о себе, она думает обо всех остальных.

– Помнишь, я предлагала напугать их? Я была не права. Ну зачем заниматься детскими шалостями, когда мы можем свершить благородное дело?

– Какое благородное дело, например?

– Я как раз думала о твоем друге Хаджи. Помнишь, огонь сказал, вы должны стать друзьями и все такое? Сейчас он страдает. Он не проживет долго, поэтому, если ты настоящий друг ему, ты должен сделать то единственное, что ему нужно. Только это очень трудное дело.

– Какое? – спрашиваешь ты.

– Ты должен помочь ему умереть.

Ты отрицательно качаешь головой и говоришь ей, что не так все это себе представляешь. Ты и Хаджи должны были вместе отправиться на поиски приключений, как король Артур и сэр Ланселот или Робин Гуд и брат Тук. Ты говоришь ей об этом, но она считает, что на это нет уже времени.

– Я думаю, – продолжает она, – мы оказались на этой земле, чтобы узнать что-то особенное. Иногда люди, которым суждено жить недолго, могут многому научиться. Мы поможем Хаджи умереть, и всем остальным тоже. И тогда останемся лишь мы с тобой, мы возьмемся за руки и будем любоваться закатом.

Ты думаешь, что после того, как ты спас ее, и после того, что с вами было, она не может тебя обманывать, но все же у тебя возникают подозрения. Сначала ее переполнял гнев, потом она пожелала спасать людей. Как-то очень уж быстро. Ты говоришь ей, что не совсем понял, она хочет людей избавить от страданий или себя.

– Просто я хочу теперь жить иначе, чем раньше, – возражает она. – У меня было много надежд и мечтаний, но они никогда не сбудутся. Но мне хочется избавить людей от мучений, и я могу это сделать. Дать им возможность умереть достойно. Тогда я буду только с тобой. Ты не хочешь дать мне это?

– Ну что ты, я не хочу ни в чем тебе отказывать, – отвечаешь ты.

Но кое-что ты делать не хочешь. Она прикасается к тебе, кладет руку тебе между ног.

– Подумай об этом, – говорит она.

Она доводит тебя до безумия. А потом вдруг отодвигается и начинает кашлять, она говорит, что ей нужно отдохнуть. Ты приходишь в крайнее изумление. Она больна и она сексуальна одновременно, в такой ситуации любые твои действия обречены на провал. И тогда ты делаешь то, что делаешь всегда в сложных случаях. Ты записываешь все свои вопросы, разводишь огонь и предоставляешь пламени ответить на них.

Вашти занималась серфингом. Мне трудно в это поверить, но все говорят, что это правда. Много лет назад в своем домене она создала большие серебристые пруды, на них можно было задать волны любого размера и формы. Во Внутреннем мире она каталась на волнах из жидкой ртути, взлетала вверх и падала вниз, контролируя не только свое тело и борд, но и весь сияющий океан. Серфингу она научила племянниц, а они научили Гессу. Я представляю себе Гессу и Мутазза, оседлавших серебряную волну. Они смеются, они счастливы и свободны, они машут мне, зовут к себе. Подо мной нет песка, надо мной нет ни солнца, ни неба, я шагаю по движущимся потокам воздуха. Когда я вхожу в ртутное море, оно закипает, идет пузырями, и мне непонятно, почему я одновременно ощущаю жар и холод. Ах да, это лихорадочный сон.

Неожиданно, вне законов логики, что и неудивительно в полубессознательном состоянии, я оказываюсь в невероятно просторной подземной пещере. Я еду на лодке по серебристой темной воде. Отблески роскошных электрических светильников отвлекают меня от разговора с сидящим напротив меня мужчиной, у него козлиная бородка, и одет он в красивую военную форму. Это не совсем разговор. Я гребу и читаю ему наизусть «Бесплодную землю», а он, закрыв глаза, внимательно слушает меня. На нем шлем с шипами и конским хвостом. Время от времени он поднимает руку, просит меня остановиться, он не уловил смысл сказанного мной, потом дает знак продолжать. В наступающей тишине я разглядываю его. Наша лодка сделана в форме морской раковины, а значит, рядом со мной лебедь всех лебедей – король Людвиг Сумасшедший.

– Только больная устрица может породить жемчужину, – бормочет он.

Он открывает глаза, и я не вижу ни зрачков, ни радужной оболочки, только холодную, бесконечную пустоту.

– Бойся смерти от воды, – отвечаю я.

Как только я произнес эти слова, лодка начинает тонуть.

И тут я вижу совсем другое. Я лежу на кровати, мокрая от пота пижама прилипла к телу. Сейчас я сплю, но когда я только проснулся, в моем сознании промелькнул другой сон, в нем я находился на каком-то рынке, за спиной у меня выросли крылья, и я что-то говорил (неизвестно кому). И вдруг в лицо мне бьет деревянный молот.

В реальном мире меня ждет Томи. Я вижу теплые нежные глаза над маской, в них огонь и слезы. Она меняет компресс у меня на лбу, потом обтирает тело спиртом, отчего мне становится прохладней.

– Мне снился сон, – говорю я ей.

– Ты разговаривал во сне.

– Я читал «Бесплодную землю»?

Она отрицательно качает головой.

– Перед тем как заснуть, я просил Господа наставить меня на путь истинный через сон. Istiqara[11].

– И как, получилось? – спрашивает она.

– Точно не знаю.

Она жмет мою руку и смеется, когда я говорю, что люблю ее.

– Это у тебя горячечный бред, – заверяет она и дает ложечку льда.

Но я-то знаю, что и она меня любит. Она так обо мне заботится, и ей это нелегко. Может быть, наша любовь и не романтическая, зато истинная, человеческая. Когда я вижу ее доброту, ее глубокую обеспокоенность, любовь разгорается в моей душе жарче, чем любая лихорадка.