Правитель империи - Олесь Бенюх

— Ах, вот что! — Раттак широко заулыбался. — Во-первых, я полагал, мы собрались, чтобы побеседовать о девочках…

Он встал, подошел к стене, долго рассматривал репродукцию с герасимовского полотна «В бане», бормоча что-то одобрительно себе под нос. Потом вдруг выключил магнитофон — даже выдернул штепсель из розетки.

— Во-вторых, — усаживаясь в кресло, проговорил он, — если призыва якобы не было, то почему бы в любой газете, хотя бы и в «Индепендент геральд», не поместить опровержение?

— От имени посольства? — спросил Виктор, разглядывая на свет напиток в своей рюмке.

— Разумеется. В таком случае «Хир энд дер» от дальнейших выступлений по этому поводу воздержалась бы.

— Не слишком ли это… — вспылив, Виктор никак не мог подобрать нужное слово. — Не слишком ли это несолидно для посольства великой державы?

— Ха! Как вы сказали? «Несолидно»?! Ха-ха! Со мной судятся монархи и премьеры, уважаемый господин пресс-атташе!

— Господин Раттак, — примирительно заметил Раджан, — а если спуститься на землю?

— Я на земле. Я очень даже на земле, любезный Раджан-джи, добродушно усмехнулся Раттак. И повернулся к Виктору: — Ну, а вы, чего бы вы, собственно, хотели?

— Я бы хотел, уважаемый господин Раттак… мне казалось, что если бы вы сами опубликовали в своей газете опровержение…

— Никогда! ни за что на свете! — решительно воскликнул Раттак. — Даже если бы вы предложили мне тысячу, десять, сто тысяч рупий. Слышите? — И вид у него был такой, словно Виктор уже протянул ему чек на эту сумму, а он не желает этот чек даже видеть. — Я потеряю доверие читателей. Доброе имя, которое мои предки и я создавали с таким трудом. Нет и нет!

«Пустой номер. С самого начала было ясно, — тоскливо думал Виктор. Еще хорошо, если только этим дело и кончится. Ведь от него чего хочешь можно ждать. Возьмет и тиснет у себя в газете фельетон о нашей сегодняшней встрече…»

«Ничего у Виктора не выйдет, — отметил про себя Раджан. — Раттак получил за заметку доллары. Сполна. Конечно, очень соблазнительно получить и за публикацию заметки и за опровержение на нее. Но даже и для такой свиньи, как он, это чересчур грязно».

— И последнее, — сказал Раттак. — Уж очень несимпатичен мне этот ваш Бенедиктов. Занес меня в какие-то свои черные списки. На ваши приемы не приглашают. На пресс-конференции тем более…

— Ну, это дело поправимое, — сказал Виктор.

Раттак, разливая коньяк по рюмкам, в ответ улыбнулся, словно хотел сказать: «Что ж, вот тогда и поговорим»…

— Выпьем за мужское братство, — произнес он возвышенно и прочувствованно.

Через полчаса Картенев, Раджан и Раттак сели в шоколадный «крайслер» и помчались в ресторан. Раттак был заметно навеселе, но руль держал твердо. В «Ройяле» стоял прохладный полумрак. Пока они осматривались, к ним рысцою направился владелец ресторана, румяный француз с фатоватыми усиками.

— Парле ву франсэ, месье? — спросил он с дежурной улыбочкой. И, не дожидаясь ответа, не переставая тараторить, проводил их в открытый бельэтаж, где Виктором был зарезервирован столик.

Заказывали, пользуясь большим, в полгазетной полосы, и объемным, в двадцать пять страниц, меню. Закурили. Шторы наглухо задернуты. Высоко на стенах — старинные фонари, в которых тускло горят свечи. Стены облицованы черным деревом. Столики причудливых форм. В центре нижнего этажа невысокая эстрада. На ней четыре джазиста. Перед эстрадой на крохотном пятачке, свободном от столиков, четыре пары, плотно обнявшись, щека к щеке, то замирают, то едва двигаются. Блюз. Но вот зачастил твист. И — как по команде — пары задергались, завихлялись. Время от времени гитарист подходит к микрофону и приятным, слабеньким тенорком тянет:

Не обращая внимания на заунывный мотив, Виктор, Раттак и Раджан начали свою трапезу, перемежая ее шутками, анекдотами, пикировкой…

Когда уже пили кофе и официант принес на большой деревянной тарелке с множеством отсеков зубочистки, цукаты, цитварное семя и сахар в кристаллах, к их столу подошел мужчина. Среднего роста. Лет пятидесяти. В опрятной скромной одежде. Словом, внешне — рядовой индиец, каких миллионы. Его сопровождали растекшийся в одну сплошную улыбку хозяин-француз и шесть высоких молчаливых юношей в одинаковых одеждах. Вскочил со своего места Раттак. Медленно поднялся Раджан. Встал, ничего не понимая, и Виктор. Мужчина сел на свободный стул, едва заметным движением правой руки отпустил шедших за ним людей, сказал:

— Садитесь, господа.

Помолчал, внимательно разглядывая каждого, кто сидел за столом. Особенно долго смотрел на Раджана. Тягостно было это, но все молчали. Наконец мужчина проговорил:

— Прошу простить за вторжение. Но если сын не ищет отца, то… Да, ответил он на немой вопрос во взгляде Виктора, я — Раджан-старший, отец Раджана. А вы — американец? Русский?! А, разумеется, господин Виктор Картенев? Любопытно. Приятно и лю-бо-пыт-но.

— Я… — Раттак снова вскочил на ноги.

Но Раджан-старший прервал его:

— Вас, мистер Раттак, я не задерживаю.

Раджан сидел неподвижно, опустив голову, глядел на стол. Он любил отца. Если бы отец тогда не так грубо, не так жестоко повел последний их разговор, еще не известно, как бы все повернулось. За многие годы одиночества Раджан, бывало, и раскаивался, и плакал ночами, — так ему не хватало отцовского слова, отцовского взгляда, отцовского совета и участия. Эта случайная встреча… Ее послали ему добрые боги. Ведь имеет, имеет же он право хоть раз в пять лет видеть своего отца видеть без того, чтобы страдало его самолюбие, без того, чтобы унижаться и просить этого у судьбы!.. Добрые боги!.. Бедный Раджан никогда не узнает, что эту встречу сообщив о ее времени и месте и получив приличное за это вознаграждение, устроил Раттак.

— О, добрые боги! О, еще более добрые люди!..

Раджан-старший едва кивнул головой, и через несколько секунд на столе появился большой фарфоровый чайник и три пиалы. Налив в пиалы светло-коричневой жидкости, он сказал:

— Коньяк. Каждый закон вызывает к жизни антизакон. Выпьем за детей. Слишком горькую чашу заставляют они порой пить родителей. Осушив пиалу, он запил коньяк содовой.

Молча смотрел на Раджана. Потом сказал:

— Ты похудел, сын мой…

— Ты выглядишь отлично, отец…

— Не передумал? Девушка ждет.

— Не могу я, отец…

— А-а! — Раджан-старший в сердцах махнул рукой, налил себе полную пиалу, выпил ее до дна. — Для кого же я коплю все эти миллионы? Для чего? Стены заводов и банков купюрами оклеивать?