Проблемы социологии знания - Макс Шелер

Маги-алхимики, маги-астрологи, маги-врачиватели в Индии и Греции суть основатели физики, астрономии, естественной истории.

Магия – мост между религией и наукой.

Одухотворение и персонализация идеи исцеления делает здоровье, богатство целями позитивной техники: единый процесс…

От фантазии к опыту, от «желания» к «воле», от магического действа к религии и позитивной технике.

Вся техника – не что иное, как похищение божественной силы (Прометей), вся наука – дерзкое любопытство и запретное сомнение. По словам Прантля, первые христиане считали логику «изобретением дьявола». Лишь когда религии создали священничество и theologoumena, они стали уязвимы со стороны лучшей техники и науки. Врач исцеляет лучше, чем исповедь и причастие, психиатр – лучше, чем экзорцист. Священник – всегда Эпиметей[342].

Утрата и приобретение в разделении человеческого труда и духа.

Наука возникает, во-первых, когда эмансипируется третье сословие; во-вторых, когда священничество, догмы, иерархия отсутствуют либо ослаблены по внутренним причинам, лежащим в самой истории религии; в-третьих, когда происходит встреча третьего сословия с изначально свободным сословием – сословием метафизиков, созерцателей мира, людей, способных к умозрению, и в этом смысле наука есть продукт смешения метафизики и традиционной техники; в-четвертых, когда воля к господству направлена больше на природу, чем на людей, и определенная техническая потребность (прирост населения) задает этой воле к господству свои цели и принудительную силу.

Античная наука была умозрительна, поскольку существовали рабы. Как техника делает раба отчасти ненужным (Аристотель), отчасти – чем она выше – не может им больше обслуживаться, так, с другой стороны, и последовательное упразднение рабства в истории Рима ускоряет научно-технический процесс. Христианская религия косвенно, за счет того, что сосредоточила все духовные силы на Боге, умертвила мир, по большей части передав его под ответственность воли к господству. Однако наивысшего уровня техника достигла лишь с появлением свободного рабочего. Таким образом, история политического освобождения не независима от истории свободы и власти, которые человек завоевал над природой. Но только полное исключение магической техники протестантизмом освободило все силы господства над природой (Кальвин).

Не случайно господство реалистического мышления и органологического взгляда на мир терпит крах именно тогда, когда начинает свое существование буржуазное предпринимательское и приобретательское общество. Протестантизм исключил остатки магической техники в пользу рациональной техники (что и привело к созданию его учений о благодати). Это пробивающаяся буржуазия на почве христианской религии – подобно тому, как средневековый католицизм был христианством сословно устроенного общества с феодальным землевладением и созерцателями на верху, как эпоха патристики была христианством осколков Римской и Византийской империй, а первое христианство было религией «странствующих ремесленников» (Макс Вебер).

Но тот факт, что одно и то же христианское вероучение пережило, таким образом, всю сословную и классовую историю, свидетельствует о наличии собственной логики религиозного развития: о том, что оно ни в коем случае не эпифеномен.

Экономический материализм – принципиальное заблуждение. (Он делает невозможным историческое знание[343].) Он имеет значение для позитивной науки лишь постольку, поскольку совпадает с прагматизмом и техницизмом. Но обыкновенный интеллектуализм – еще большее заблуждение. Именно техника связывает хозяйство с наукой.

Интеллектуалистское воззрение на науку, с одной стороны, убивает ее продуктивную связь с техникой и индустрией, а, с другой стороны, заставляет ее представлять себя как образовательное и спасительное знание – между тем, она не есть ни то, ни то другое. Собственная задача образования.

Наука, техника, индустрия образуют единство, каждый член которого зависит от другого.

Ученый находит правила возможного овладения природой – пожалуй, только в мыслях: как можно мыслить то, что нечто нами производимо.

Техник, обозрев практически полезное, изобретает все возможные реальные машины.

Предприниматель использует их экономически.

Психотехника начинает приобретать большое значение для индустрии: она повышает интенсивность труда.

Чистый математик должен и обязан работать так, как если бы не было никакого применения математики к природе; физик – так, как если бы не было никакого применения физики к технике; техник должен конструировать машины так, как если бы не было индустриально-экономического использования его машин. Только так преуспевает цивилизаторская культура.

Тем не менее, все эти виды духовной деятельности соотносятся друг с другом – но объективно-телеологически.

Науки о духе также имеют во многом практическое происхождение: например, история и искусство правления государством, политическая экономия и финансовое искусство (Рикардо).

Аскетический мужской дух, создавший науку, проявляется также в неслыханном отказе от получения знания и образования о тех вещах, которые находятся вне его специального предмета, – отказе со стороны самого специалиста. Он тоже становится колесиком в сложном механизме научного разделения труда и системе научной методики. Огромное здание знания постоянно расширяется, переполняя библиотеки, и его уже не в состоянии обозреть ни один смертный.

И в этом специалист-исследователь похож на рабочего, ставшего колесиком сложного индустриального механизма.

Идея прогресса наук на абсолютно прочном фундаменте, заложенная Галилеем и Ньютоном, поколеблена сегодня в самих ее основаниях. (В своей речи, посвященной памяти такого исследователя, как лорд Кельвин, Эйнштейн сказал, что современная физическая литература привела бы его «в ужас».) Но то же самое относится и к неслыханному хозяйственному прогрессу, который как идея заполнял конец XVIII и большую часть XIX столетий. Только двойное усилие – введение системного базирующегося на едином для всей Европы международном праве законодательного ограничения числа детей при строжайшей выбраковке негодных и слабоумных вкупе с новым евгеническим умонастроением и интернациональное повышение производительности труда – могло бы обеспечить Европе регенерацию. (Здесь также соединение власти человека над самим собой – в производстве человека человеком – с внешней техникой.)