Орден Последней Надежды. Книга 2. Святой воин - Андрей Родионов

Когда пороховой дым над местом схватки наконец рассеивается, я начинаю подсчитывать убытки. Распоротая рука не в счет, длинная ссадина над левой бровью, кровь из которой заливает глаз, — пустяки. Плохо то, что я остался без коня, а еще хуже, что не знаю, успел спастись кто-то из воинов епископа или нет. Будем считать, что успел. А это значит, что вскоре за мной последует погоня. Кой черт понес меня по самой короткой дороге?

Ругнувшись, я принимаюсь за перезарядку «Беатрис», а это долгое и кропотливое дело. Я так увлекаюсь процессом, что совсем забываю глядеть по сторонам. Расслышав близкий треск кустов, я еще успеваю вскинуть голову, но тут же в глазах темнеет. С минуту я ощущаю, как по спине топчутся чьи-то ноги, сильными пинками выражая явное неодобрение моим поведением, затем все окончательно пропадает.

Холодная вода плещет в лицо, я жмурюсь, но в ответ она начинает лить словно из брандспойта. Закашлявшись, я дергаюсь, пытаясь спрятать лицо, и наконец открываю глаза. Проходит минута, прежде чем я понимаю, что, пока был без сознания, какие-то добрые люди успели связать меня по рукам и ногам.

— Живучий, гад, — довольно констатирует кто-то.

— Это хорошо, — отзывается голос откуда-то сбоку. — Дольше на дыбе выдержит. Такого клещами дергать — милое дело. Мне кум рассказывал, ты же знаешь, он у господина епископа палачом трудится.

— Чистая работа! — с завистью отзывается первый. — Главное, уважаемая, да и платят хорошо.

— Не скажи, — хмуро бурчит родственник палача. — А ну как попадется неразговорчивый клиент, враз можешь от господина епископа получить плетей. Мол, за нерадение. — Помолчав недолго, он предлагает: — Ну что, взяли?

Меня поднимают в воздух, дружно волокут к ближайшему дереву и, усадив на землю, спиной к жесткому стволу, тут же принимаются обматывать толстой веревкой. Трудятся мои пленители до тех пор, пока я не становлюсь похожим на укутанную в кокон личинку шелкопряда.

В черном небе таинственно пылают звезды, где-то ухают ночные птицы, еле слышно стрекочут кузнечики, то ли отпугивая коварных конкурентов, то ли зазывая соседских жен. Костер, разложенный посреди поляны, часто плюет искрами в кружащих над ним насекомых. Те ловко уклоняются, словно разыгрывая некий ритуал, тысячи лет назад заложенный в них природой. Ясно, что они вовсе не летят на огонь, словно к далекому солнцу, как мне втолковывали в детстве, а просто заявились сюда погреться. Будь иначе, насекомые без остановки ныряли бы в обжигающее пламя. Ан нет, бабочки и комары не торопятся помирать, кружат себе над костром в безостановочном хороводе.

Насекомые тоже все разные, как и люди. Одни жучки любят спать по ночам, а другие, внешне такие же, готовы летать над пылающим огнем до самого утра. Мы живем рядом с ними миллионы лет, а ни черта в них не разобрались. Интересно, хорошо ли нас самих понимает Творец? Не экспериментирует ли Он, все пытаясь разобраться, насколько мы разумны? То стравливает людей в войнах, чтобы бегали побыстрее, не жирели, а то насылает мор, чтобы землю заселяли самые сильные и здоровые представители рода человеческого. И как нас, людей, воспринимают кружащиеся над костром бабочки и жуки? Мы дарим им свет и тепло наших костров темными холодными ночами, они питаются крошками нашей снеди. Как насекомые называют нас между собой?

Пока я размышлял о высоком, мои пленители поговорили о бабах, низкой зарплате, непослушных детях, желающих жить собственной головой, наконец вспомнили и обо мне. Оба тут же сошлись во мнении, что я не жилец и, когда Люк, посланный за подмогой, доложит начальству о случившемся, им следует ожидать повышения.

— Такого кабана взял, — хвастливо бросил родственник палача, гордо демонстрируя кулак. — Как хрястнул между ушей, чуть дубину не сломал!

Вступать со мной в диалог стражники наотрез отказались, не помогли ни посулы, ни угрозы. Мне попросту пригрозили заткнуть рот, если я немедленно не замолчу.

Ночь я провел в беспокойном сне, а проснулся задолго до рассвета, основательно продрогнув. Под утро поднялся густой туман, моя одежда отсырела, от земли явственно тянуло холодом. Ночь тянулась бесконечно, и, когда защебетали первые птахи, я поначалу даже не поверил, что грядет восход. Как я обрадовался солнцу, не передать словами! Пока не испытаешь холода и тьмы на собственной шкуре, не поймешь, отчего древние встречали явление светила торжественными песнопениями.

Утром из Лана прибыла долгожданная телега, меня бесцеремонно закинули поверх вчерашних покойников, с ехидной усмешкой пожелали доброго пути. В ответ я бросил что-то обидное, так что расстались мы почти что на равных. Ближе к обеду я начал приходить в уныние. Поймите правильно, не так было жаль, что приближается развязка — ведь мы не просто смертны, а смертны внезапно, как метко подметил Воланд, — но сознавать, что остается куча невыполненных дел, было просто невыносимо! О заговоре я никого не предупредил, про затаившегося предателя никто не знает, и что будет с Жанной? В сотый раз я вздувал мышцы, проверяя на прочность веревки, те насмешливо поскрипывали, но рваться и не думали. Но я не сдавался, твердо решив бороться до последнего!

Оставалась еще надежда на то, что удастся уболтать местного владыку. Епископ Ланнау обязательно должен участвовать хоть в каких-то политических интригах, его может заинтересовать возможность оказаться полезным французскому королю. А может быть, он в неплохих отношениях с орденом францисканцев, чем черт не шутит.

Словом, настроен я был по-боевому, не хныкал и не куксился, наверное, поэтому ангел-хранитель вновь подставил мне плечо. Вдали уже показались стены Лана, когда позади раздался нарастающий топот копыт, и через считанные секунды телегу окружили разъяренные всадники на взмыленных конях. Не успел я сосчитать до трех, как возницу перетянули по спине плетью, воину, сидящему рядом с ним, разбили голову булавой, а меня бросили поперек седла.

Если вас никогда не возили вниз животом на скачущем галопом коне, вы ровным счетом ничего не потеряли. Признаюсь, это то еще удовольствие. Через десять минут немилосердной скачки отряд свернул в лес, на первой же поляне меня осторожно спустили на землю, рассекли путы, бережно принялись растирать руки и ноги. Наконец я встал, тщательно следя за тем, чтобы не охнуть от боли. Не хватало, чтобы окружающие меня люди решили, что я неженка и маменькин сынок!

— Спасибо, Карл, — просипел я. — Отныне Робер де Армуаз ваш вечный должник!

— Простить себе не могу, что вы ускакали в одиночку! — рыкнул де Брюлье. — Благо мы вовремя вас догнали.

— Все хорошо, — отозвался я, — что хорошо кончается. Жаль, что эти мерзавцы убили моего коня, знатный был жеребец.

В глазах лейтенанта заплясали непонятные искорки, безразличным голосом он переспросил:

— А как же потерянное оружие?

— Надеюсь, оно встанет им поперек горла! — махнул я рукой.

— Не встанет, — улыбнулся де Брюлье. — Мы потолковали с теми ребятами по душам, и они сами все вернули.

Один из головорезов лейтенанта протянул мне утерянных друзей, «Беатрис» и булатный меч. Я отвернулся, не желая, чтобы заметили выступившие слезы, тихо произнес: