Двенадцать цезарей - Мэтью Деннисон

Статуя в Афинах изображает Юлию Беренику «великой» царицей.[271] Сохранившиеся источники дают понять, что ее имя часто сопровождалось менее лестными эпитетами. Она была богатой, могущественной, сладострастной женщиной — при ней невозможно было не пасть жертвой Августовой пропаганды. Береника стала Клеопатрой Тита. В своих отношениях с восточной царицей, второй человек в роду Флавиев окажется одновременно более сильным и более слабым, чем Марк Антоний.

Как и в случае с брошенной Марцией Фурниллой, инстинкт политического самосохранения оттеснил на второй план более сложные жизненные принципы. Тит сохранил жизнь и римский трон. Или, возможно, Светоний ошибается, и со временем, когда аппетиты поубавились и страсть ослабла, самоотречение стало более легким делом.

Береника, правнучка Ирода Великого, была замужем три раза, когда в 66 году жестокий произвол прокуратора Гесия Флора привел к Первой Иудейской войне и, как следствие, к широкомасштабному военному присутствию Рима, армиями которого командовал Веспасиан. В числе ее мужей был родственник Тиберия Юлия Александра, избранный благодаря своему богатству, и собственный дядя, другой царь Ирод, которого Клавдий поставил царем Халкиды. Но самые длительные отношения она поддерживала с братом, Агриппой II, одним из вассальных правителей, воспитанных при дворе в Риме. Согласно Иосифу Флавию, чья неприязнь к Беренике до сих пор чернит образ царицы, ее последним мужем был царь Киликии, Полемон.[272] Этот брак был заключен и расторгнут по ее инициативе и вызван желанием прекратить слухи о кровосмесительных связях между царственными родственниками. Если причина была именно в этом, Иосиф Флавий убедился, что намерение Береники не оправдалось. Сексуальная «невоздержанность» Береники, которая, по его утверждению, послужила причиной развода с Полемоном, принявшим иудаизм по настоянию супруги, предназначалась для Агриппы. Разумеется, это еще не вся история. В источниках не говорится о первой встрече Тита и Береники, которая, вероятно, состоялась в Птолемаиде или с большим торжеством в великолепном дворце Агриппы в его административной столице Филипповой Кесарии.[273] Все историки сходятся в том, что она имела долгосрочный успех. Отношения римского всадника-легата и иудейской царевны, заклейменной в истории как соблазнительница, продлятся более десятилетия, несмотря на долгие разлуки и по крайней мере один предшествующий разрыв. Благодаря литературной традиции, продиктованной единственной строчкой в «Истории 12 цезарей» Светония, эта точка зрения существует два тысячелетия. Однако собственные чувства Тита часто остаются неясными, засвидетельствованными только в намеках Тацита.[274] Сексуальные предпочтения Тита, как и многих его современников, были самыми разнообразными. Он имел слабость к мальчикам-танцорам, мужчинам, занимающимся проституцией, и разделял симпатии римлян к баням с евнухами. Таковы были сожители Тита, которые обеспечили ему репутацию распутника и от которых он отрекся на пути к пурпурной мантии. Что касается предметов любви, то связь с Береникой была более опасна, чем мальчики на содержании, поэтому она разделила их судьбу, чтобы заставить замолчать многочисленных критиков. Эта Клеопатра в миниатюре более, чем любовники-подростки, внушала страх и отвращение римлянам, осуждавшим ее в равной степени как за вероисповедание, так и за сексуальную независимость. Любящая Береника станет для Тита вопросом высокой политики. Когда наступил решающий момент, он предпочел долг (или «римскость», идею принадлежности к Римской империи) и верность модели Веспасиана, которая освобождала императорский двор от женского влияния, — либо, возможно, просто личную выгоду.

Иерусалимский триумф, отпразднованный через несколько дней после прибытия Тита в Рим в 71 году, был чрезвычайно выгоден Титу и Веспасиану. Он опровергал слухи о разногласиях между отцом и сыном, наделял неоперившийся режим военным наступательным порывом и тем самым обеспечивал ему авторитет, который отсутствовал у Флавиев, происходивших из всаднического сословия. Это событие подчеркивало имперскую природу правления Флавиев, поскольку при Юлиях-Клавдиях триумфы стали исключительной прерогативой императорской семьи. Оно использовало визуальный символизм, чтобы с самого начала подтвердить династические намерения Веспасиана и его выбор Тита в качестве своего наследника.[275]

Веспасиан и Тит носили одинаковое обличье бога Юпитера, они возносили одни и те же молитвы, приносили одинаковые жертвоприношения. На колеснице, запряженной квадригой, они появились перед римским народом как принцепс и его помощник.[276] После этого, по утверждению Светония, Тит отказался от всех личных целей, став партнером по государственным делам отцу, которому в то время было шестьдесят с лишним лет. Как мы видели, отец и сын обладали саном великого понтифика и делили консульские должности в 70, 72, 74, 75,76,77 и 79 годах. Вместе с Веспасианом Тит обладал властью трибуна и цензора. Монеты, выпущенные в обращение в 71 году, называли Тита «designatus imperator» — «назначенным императором».[277] Это не означало, что он был ровней Веспасиану, этим обозначалась стратегия на будущее. Согласно Иосифу Флавию, римляне энергично поддерживали самовозвеличивание семьи провинциальных всадников, добившихся успеха там, где ни Гальба, ни Отон, ни Вителлий не смогли этого сделать: народ «молил божество о сохранении римскому царству Веспасиана еще на долгие годы и об оставлении престола неоспоримым наследием его сыновьям и их отдаленнейшим потомкам».[278] Веспасиан мечтал о стабильности и безопасности Рима. Но это объяснялось не только альтруизмом, но и видением долговечной власти для своего рода. Никому не известная семья вытащила счастливый билет, и отец назвал Тита своим наследником. Светоний деловито рассказывает, что Тит «принял на себя заботу почти о всех ведомствах и от имени отца сам диктовал письма, издавал эдикты, зачитывал вместо квестора речи в сенате»[279], и этот опыт, несомненно, помогал ему в бытность императором состязаться со своими писцами в скорописи.

Более удивительным является то, что бенефициар по династическому императиву Веспасиана не предпринимал никаких шагов, чтобы через повторный брак обеспечить себе правопреемство, которое более всего заботило отца на протяжении десятилетнего принципата.

Вместо этого Тит вел своего рода двойную жизнь: днем он был прилежным чиновником, неусыпно поддерживающим безопасность и благополучие отца, а ночью — кутилой, любовником заморской царевны, предметом порицания для Рима. Поскольку ни пьянство, ни распутство не влияли на исполнение общественного долга, эта разница может ввести в заблуждение, если не согласиться, что способность расчленять внутренний опыт означает эмоциональную отстраненность, вероятно, граничащую с жестокостью. Нам говорят, что выдающееся положение Тита при Веспасиане, подкрепленное надписями на монетах и языком римских торжественных процессий, вызывало преимущественно негативную реакцию его современников. Только изменение официального статуса после смерти отца привело наконец к признанию его роли принцепса. Веспасиан стремился изгнать фантом Юлиев-Клавдиев, особенно тот его аспект, который рассматривал принципат как семейное дело, которое при наследниках Августа привел к политизации частной жизни императоров. Время покажет, что от этого наследия избавиться невозможно. Можно ли рассматривать это как вызов беспутному гуляке Титу семидесятых годов? Похоже, что этот вопрос мало беспокоил «назначенного императора».