Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс

Паоло знал, что покаяние — верная карта в этой игре. Другой пережиток чрезвычайщины в борьбе с терроризмом, раскаяние, применялся в недавних судебных делах против мафии, и на судебных следствиях, которые проводили «Чистые руки», бывало много таких участников уголовных преступлений, кто давал показания в обмен на смягчение приговора (или вовсе его отмену), становился раскаявшимся и свидетельствовал против организаций, на которые работал в прошлом. Это был один из способов разрушить традицию «заговора молчания», типичную в делах против мафии и других громких делах против Церкви или государства, поскольку эти официальные «раскаявшиеся» никогда не появлялись в суде; не было и никаких других видимых знаков благоволения, которое им оказывали за их коллаборационизм.

Но сейчас был неподходящий момент обсуждать с Шарлоттой подобные дела. Паоло вёл её, как слепую, обратно в пансион. Попросив консьержку принести чаю, он сидел возле неё в узкой мансардной комнате, поглаживая ей руку и слушая звуки ежедневного сражения ворон и голубей.

Прошёл час, а она всё молчала. «Бедняжка», — вздохнула консьержка и налила себе ещё граппы. Шарлотта даже не притронулась к чаю, который стыл рядом.

— В чем дело, Шарлотта? Пожалуйста, скажите… Вы теперь в безопасности… — Его пугало её молчание. — Вас никто не обидел?

В голове одни слова, карусель слов, кружатся, сталкиваются… «Passegiata… Что делать? Не знаю… все эти матери и дети… а как же другие! Неужели они никого не волнуют? Дети, дети, снова дети… и все эти потерянные люди, немые, без родителей, как же они, кто заботится о них! А теперь ещё и Прокопио… он-то делал… что-то, по крайней мере… пытался помочь… а я…» Куски льда во рту, ни выплюнуть, ни проглотить.

— Поговорите со мной, дорогая. В чем дело? Что с вами?

Слова, слова, слова… Какой смысл что-то говорить? Она ничего не может сделать, уже слишком много сделала… всё слишком поздно.

— Это из-за Сан-Рокко? Поэтому вы так расстроены? Из-за ареста глухой? Только поэтому? Не думайте, что это ваша вина… Ей всё равно пришлось бы вылезти оттуда, где она жила, рано или поздно… Всякое в Урбино…

«Это моя вина, моя, — думал Паоло. — Я проболтался Донне и Фабио».

Он рассеянно продолжал гладить руку Шарлотты, пока она вдруг не вырвала её; рот её скривился. Вид у неё был дикий, совсем не похожа на прежнюю спокойную, милую английскую даму.

— Бедняжка, — сказала консьержка.

♦

— Надо было избавиться от чёртовой бабы, как я тебе талдычил, а не арестовывать! Кто велел моему дурню сынку арестовывать её? — Лоренцо был в ярости. — Она ещё доставит нам неприятностей, предупреждаю тебя. Как насчёт твоего умелого дружка Бенни — для чего он здесь, отдыхать приехал? Не мог разобраться с ней?

Его приятель выглядел раздосадованным, хотя знал наверняка, что Лоренцо никогда не предлагал избавиться от старухи. Опять же, память у него, как мочевой пузырь, ослабела, в чем он ни за что не признается в этой компании.

— Нет, — задумчиво сказал Дедушка. — Нет, Лоренцо, идея была неплоха. Уже слишком много народу говорит об этой женщине. А так мы держим ситуацию под контролем. Она может быть ферзём, может быть просто рехнувшейся пешкой, возомнившей себя ферзём.

— Как мой идиот сынок, этот шеф полиции!

— Кто бы она ни была, мы узнаем, что ей известно, в состоянии она говорить или нет — и, возможно, с кем она говорила, если вообще говорила.

♦

Той ночью в ораториуме Санта-Кроче, самом древнем и почитаемом ораториуме Урбино, фрагменты фрески с изображением святого Себастьяна, написанной Рафаэлем, начали кровоточить. Кровь сочилась из девяти ран на теле святого, где в него вонзились стрелы, и капала на пол, едва не вызвав инфаркт у старой толстой уборщицы, которая, перекрестившись и дав обет больше никогда в жизни не притрагиваться к миндальным с кремом пирожным Прокопио (не предупреждал ли её доктор уже столько раз?), поспешила разнести новость по соседям.

— До того как раны Себастьяна начали кровоточить, этот ораториум, возведённый в тысяча триста тридцать четвёртом году, был известен главным образом своей принадлежностью братству мучеников Креста Господня, члены которого бичевали друг друга на тайных церемониях, — сказал Джеймс. А про себя подумал: старые содомиты садисты.

Время было уже позднее, и он всё внимание уделял оператору, стараясь перекричать шумных репортёров-итальянцев, занимавшихся тем же, что и они. Ораториум находился под особым покровительством Церкви вследствие суровости устава братства. Прекрасным своим состоянием он во многом был обязан семье графа Маласпино, отец которого щедро жертвовал на его реставрацию. Немало людей в Урбино верили, что разгадка таких чудес, как это Кровотечение Себастьяна в Санта-Кроче, может лежать в сегодняшнем аресте таинственной немой. Её нападение на знаменитую «Муту» Рафаэля было тесно связано с продолжающимся кровотечением портрета. До сей поры оно препятствовало отчаянным попыткам профессора Серафини из ИКИПа, Итальянского комитета по исследованию паранормальных явлений, научно доказать мошенническую природу последних городских чудес.

♦

К вечеру вторника беспокойство врачей, следивших за состоянием Муты, возросло ещё больше. На сломанную руку ей наложили гипс, и сознание к ней возвратилось, но в остальном ни малейших улучшений. Она не ходила, и сёстрам приходилось сажать её или ставить на ноги, но и в этом положении она оставалась неподвижной, как пугало, которое она напоминала, мочилась и испражнялась, пока её снова не двигали. Она не хотела или не могла ни есть ни пить. Приходилось ставить капельницу. Сканирование мозга с целью проверки, не повлиял ли на её поведение удар по голове, не показало ничего необычного. Она не сопротивлялась, не протестовала, когда ей раскрыли рот и держали так, чтобы тщательно обследовать периферические органы речи, которые оказались неповреждёнными.

— Никаких видимых признаков двигательной недостаточности орофарингиальной и ларингиальной мускулатуры, а также дисфагии, — сказал осматривавший её врач.

Рано утром в среду немую перевезли в другую больницу, где она по-прежнему совершенно не реагировала на окружающее. «Незадолго до полудня мы нашли её стоящей голой и невинной, как святая Маргарита Кортонская, прикрывшейся матрасом, на котором она спала», — сказал новый врач, очень религиозный человек.

Его посетитель позволил себе улыбнуться с лёгкой иронией и напомнить, что до того, как стать святой, святая Маргарита была очаровательной незамужней матерью, а это с несомненностью свидетельствует, что она отнюдь не была невинна.

— Окаменение, — сказал врач. — Таким термином я охарактеризовал её состояние графу Маласпино, хотя медицинский термин для подобной сознательной неподвижности…

— Маласпино? Он был здесь?

Врач покачал головой:

— Не был, мы говорили по телефону. — Он понизил голос: высокое положение последнего посетителя побуждало к доверительности. — И хотя он не желает огласки, уверен, он бы не стал возражать против того, чтобы я рассказал кому-то вроде вас: это благодаря его влиянию её перевели сюда. Вы, может, не представляете, но многие из наших прошлых настоятелей были родственники графа.