Интенсивная терапия - Юлия Вертела

Но мы справляемся.

Вот только молиться у меня не получается.

Когда весь день меняешь памперсы, вечером хочется выпить шампанского – полусладкого, холодного, с пузырьками.

И закусить шоколадкой.

После нескольких глотков молитва нашла меня.

Я сжимаю мамину руку, и она чувствует, сколько во мне счастья и любви. Я целую ее лоб, волосы, шею. И Бог пребывает со мной, хоть я и путаюсь в словах молитвы.

Мама, ты ведь тоже в кого-то влюблялась? Вспоминаешь ли ты об этом теперь, когда только глаза твои и могут говорить?

Когда-нибудь и я буду вот так же лежать – обездвиженная, в палате интенсивной терапии. Или в другой, не менее хреновой палате. И что вспомню я, глядя в потрескавшийся потолок районной больницы?

...В гардеробе висит плакат от Минздрава:

«Желающим дожить до 90 лет полагается иметь талию не более 88 см для женщин и не более 102 см для мужчин».

У меня сомнительная талия. И я точно не доживу до девяноста.

Но это и неважно. Важно просто жить. С любой талией.

Господи, шепни маме на ушко, что любишь ее. Я уже шепнула.

После двух недель лечения у мамы заметны улучшения.

Она перекатывается на бок и, когда я прихожу, во весь голос распевает:

– Аа-ааа-ааа-ааа...

Мотая головой по подушке для большей выразительности, мама делает маленький концерт для меня. Соседи по койкам ни на что не реагируют, кроме капельниц.

Мама единственная из всех пытается выкарабкаться из «овощного» состояния.

У нее бывает логопед, и она начинает говорить «да», «нет», «хочу».

Особенно ей нравится слово «ма-ма», его она поет громко, утвердительно. Подолгу. И глаза блестят от счастья, что у нее получается.

Мама радовалась и радовала. Она лучилась желанием жить и тем, что может делать простейшие вещи.

– Будем кушать?

– Да-а-а-а...

– Фруктовое пюре или творожок?

Кивает и старательно открывает рот, как это делают дети.

Покушав, играет платочком, зажатым в правой действующей руке: помахивает им, лукаво водит глазками, наслаждаясь крохами движения. Мамины игры умиляют даже медсестер.

– Ма, правую ногу чувствуешь?

Улыбается от щекотки. Но виновато. Нога по-прежнему без движения.

Надеваю ей белые шерстяные носки. Новую рубашку. Она светится благодарностью. Руку целует.

Волосы за ушко заправит и смотрит: ну вот я такая, больная и виноватая.

А я ей:

– Вот поправишься, домой поедем. Сил набирайся.

Медсестры поддерживают в маме боевой настрой на выздоровление:

– Скоро весна, дача есть? Рассаду сажать пора.

Мама задумывается над словами сестрички. И грустнеет.

В свой день рождения я купила маме свежие хризантемы.

Прежде чем поставить цветы на тумбочку, поднесла ей – понюхать.

– Ма, сегодня мой день рождения. Я – твоя дочь...

Мама заволновалась. Зашлась в кашле...

Сегодня ей впервые стало хуже.

Она не ела, резко сбавила активность, побледнела, начала температурить и кхыкать.

Сделали рентген. Определили воспаление легких. Последовали капельницы с антибиотиками, ингаляторы для облегчения дыхания. Лечащий врач призналась, что у девяноста процентов лежачих больных возникает пневмония от застойных явлений.

Я ходила потерянная. Что-то сбилось в механизме положительного развития событий.

Прочитав горестный посыл на моем лице, у входа в больницу меня взяла за рукав цыганка.

– Подскажи, дорогая, как пройти в зубную поликлинику?

Указала ей не меньше трех вариантов пути – с подробностями.

– Ты хороший человек, – сказала она и поинтересовалась, сколько у меня наличности.

Я остановилась на полтиннике.

Цыганка перешла к делу:

– Кто у тебя болеет?

– Мама.

– Вот тебе заклинание, не каждому его говорю, а только тому, кто мне понравится. Повторяй, пока идешь до палаты, и мама поправится. Только полтинник не годится. Кто ж за такие деньги хорошее заклинание скажет? Стольник. И не жалей. Ты ведь хочешь, чтоб мать поправилась?

Я кивнула и, как Буратино, отдала свой «золотой». И честно повторяла магические слова, пока брела по коридорам больницы.

Цыганка бросила вслед:

– В следующий раз купишь мне пачку чая и бананы, иначе заклинание не сработает...

Дети осудили мои эксперименты с заклинаниями.

Я оправдывалась:

– Мне была нужна помощь...

– Ма, тебе нужна помощь. Только не от цыганки.

Аномальные снегопады заваливали манной небесной улицы.

Узким коридором между высоченных сугробов – иду, при всем желании никуда не свернуть...

Каждый день одним и тем же маршрутом. Мимо морга, мимо магазина ритуальных услуг, в ворота, в дверь, пять рублей бахилы, второй этаж, карантин по ОРВИ, больничный туалет.

Торможу у сломанных весов – взвешиваюсь.

– Весы сломаны, – предупреждают меня.

– Я знаю... – и продолжаю двигать гирьки.

– Они на пять килограммов врут.

– В плюс, в минус?

– Никто не знает, что плюс, а что – минус...

Открываю дверь палаты интенсивной терапии. Четверо пациентов – с широко открытыми ртами, как выброшенные на берег рыбы.

Одна из рыбок – моя мама.

– Ну как ты?

Мама еще вчера вынула вставные челюсти и стесняется широко улыбаться. А может, не хватает сил?

Нет, хватает. Через пять минут она смеется, захлебываясь в кашле, когда я выкладываю домашние новости.

– У нас все как обычно. Сделала шестилитровую кастрюлю макарон по-флотски для свинок (так я называю деток), они только и делают что интересуются питанием, хлопают дверцей холодильника и плохо учатся.

Представь, вчера они купили в магазине набор «залей собачью лапу»: мешочек гипса и формочка. Собака как почуяла – моталась по квартире, пытаясь спастись, но дети ее все-таки поймали и макнули лапы в жидкий гипс. Правда, полученный слепок через пару часов разбили баскетбольным мячом. А собака нашлепала белых следов по паркету, и маленький их заклеивал сверху скотчем, чтобы я не смывала...