Особый прием Гурова - Алексей Макеев

Парень послушно задрал ногу Володи вверх и положил пяткой на чемоданчик, отчего Никитин тут же завалился на спину, и его стал поддерживать за плечи другой парень, а врач принялся бинтовать ногу поверх промокших от крови бинтов.

– Мужики! – потрясенно заорал Коршун, не выдержав этого зрелища. – Вы же реальные пацаны были! Что же вы сейчас ментам жопу лижете?

– А мы, Витюша, свое прошлое в прошлом оставили! – веско произнес Боня. – И теперь мы законопослушные граждане своей страны. Мирно живем, честно работаем, честно налоги платим! И помощь следствию является нашим священным долгом, который мы все и собираемся выполнить! Я правильно говорю? – повернулся он к остальным.

– Поддерживаем! – единодушно ответили те.

– И поэтому ты, Витюша, сейчас поедешь с генералом в Управу, и там, под протокол, дашь чистосердечные показания о том, что ты собственноручно изготовил взрывные устройства, собственноручно установил их на стройке, что является чистейшей правдой, и собственноручно привел их в действие, что, опять-таки, соответствует действительности. И мотив у тебя был только один – личные неприязненные отношения с Королевым и Багровым! И упаси тебя господи назвать хоть одно имя! – с нескрываемой угрозой четко и раздельно произнес Боня.

– Не дождешься! – выкрикнул Виктор.

– Интересно, а на похороны, сам знаешь кого, тебя отпустят или нет? – задумчиво спросил Боня.

– Твоя взяла, – потупившись, буркнул тот.

– Вот то-то же! – И Боня повернулся к Сафронову: – Он ваш, господин генерал! Ну а уж мы раненых сами в больницу вернем. Зубр! Тебе не привыкать!

Тот подошел к Никитину и взял его, как ребенка, на руки.

– Не надо! – запротестовал тот. – Я сам!

– Конечно, сам! Но потом, – ответил Зубр и направился к выходу.

Гуров пошел за ними, а Сафронов с Костей остались на складе. В больнице их подвезли к самому крыльцу, и Зубр, опять-таки на руках, понес Володю в палату, а Лев шел впереди и показывал дорогу. В коридоре на них налетел возмущенный врач:

– Это что за безобразие? Кто вам разрешил покидать больницу?

– Исключительно производственная необходимость, – объяснил ему Гуров.

Тут врач увидел у себя перед носом окровавленный шлепанец Володи и окончательно взбесился:

– Никитина немедленно в коляску и в перевязочную! А впредь его к кровати привязывать!

– Наручниками надежнее будет, – хмыкнул Лев и вернулся в свою палату.

Он лежал на кровати, смотрел в потолок и думал, что или это он так постарел и нюх уже потерял, или это новое поколение выросло такое, что и соображает быстрее, и видит дальше и больше, и схватывает все на лету. Но в конце концов пришел к выводу, что из ума еще не выжил. Просто очень-очень устал и не очень уже молод. Он попытался вспомнить, когда последний раз был в отпуске, но не смог. Да еще и после Тамбова ему отдохнуть не дали, вот он и ошибся! Надо было плюнуть на этот компромат, у которого, как выяснилось, хозяин давно поменялся, и заниматься самим расследованием, потому что, когда не держишь все его нити в своих руках, толку не будет. К тому же и усталость накапливается и сама собой никуда не девается! Вот нервишки и пошаливают! Раньше он не позволял эмоциям брать верх над рассудком, а тут вот обозлился на «братков» и оплошал! Конечно, там, на кладбище, он ни за что не позволил бы Володе погибнуть, пусть даже ценой собственной жизни, но это все равно его ошибка. И слава богу, что все благодаря Самойлову обошлось. Кстати, не забыть спросить у него, куда делся компромат на насильников! И он ответит, как миленький, потому что Гуров вычислил то, до чего не додумался Володька! Так что этот утешительный приз достался все-таки ему!

Из перевязочной привезли наконец Никитина, тут же поставили ему капельницу, и больничная жизнь снова вступила в свои права. Вечером приехал Сафронов, причем не один, а с женой, Мариной, Юлей и Костей, и в их палате сразу стало тесно, но врач даже пикнуть не посмел – генерал же! Генеральша тут же начала потчевать Гурова с Володей домашненьким, постоянно повторяя, что на больничной еде они никогда не поправятся, а только исхудают. Марина тихонько сидела в стороне и только иногда обменивалась с Никитиным взглядами, причем оба при этом краснели. Костя, как обычно, балагурил, а Юлька по-хозяйски забралась к Володе на постель, сидела там, как у себя дома, и, болтая ногами, облизывала «Чупа-чупс». В общем, охмуреж Никитина шел по полной программе, а тот, счастливо улыбаясь, и не думал сопротивляться. Решив, что нужно все-таки и делами поинтересоваться, Гуров подозвал к себе Сафронова. И тот, временами все-таки поглядывая то на дочь, то на Володю, сообщил ему, что чистосердечное признание Кошунова должным образом запротоколировано, в тот дом, что он снимал в пригороде, отправлены опергруппа и криминалисты для производства обыска. И даже, несмотря на субботу, назначенный адвокат со своим подзащитным уже познакомился, сам Коршун отправлен в ИВС, а генерал уже успел в Москву отрапортовать!

– Как же он там, безрукий, будет? – спросил Лев.

– А вот об этом ему нужно было раньше думать, – назидательно проговорил генерал и усмехнулся: – Помнишь, Горелов дал на расследование неделю? А мы ведь в нее уложились!

– А что будет с Королевыми и Багровыми? Исчезнут?

– Не думаю, – покачал головой Сафронов. – Во всяком случае, ни женщин, ни детей Боня и остальные никогда не трогали, вот и теперь вряд ли оскоромятся. Скорее всего, из этих семеек вытрясут все деньги до копейки, а потом с голой задницей отпустят восвояси – пусть катятся на все четыре стороны. Это для них страшнее всего.

– Остапчук еще в городе? – поинтересовался Лев.

– Тарас? – удивился генерал. – А чего это ты им вдруг заинтересовался? – Но, не получив ответа, сказал: – Съехал насовсем в теплые края, а что?

– Ну, тогда у меня руки развязаны, – ответил Гуров и объяснил ему, как работала в Чернореченске перевалочная база и как преступников новыми документами снабжали.

– Ох, уж это мне горуправление! – вздохнул Сафронов. – Чистить его придется снизу доверху!

– Кстати, про Суржикова ничего не слышно? Не нашли его?

– Сам нашелся! Автомобильная авария со смертельным исходом, – будничным тоном произнес генерал.

– Значит, почти все счета закрыты, остался только Королев, – заметил Гуров.

– Для него жизнь сейчас хуже смерти, особенно после того, как он узнал, кому всем этим обязан, он же в сознании, все понимает, да вот только говорить не может.

– Я знаю. И кто же это постарался?

– Нашлись доброхоты! И рассказали, и послушать кое-что дали, и посмотреть! Он, как и Коршун сейчас, рад бы на себя руки наложить, да не в силах! Но, как говорится, по грехам и мука!

Но тут генерал оказался не прав, потому что той же ночью Коршун, помещенный в одиночку, сумел покончить жизнь самоубийством, разбив себе голову о стену, но в общем раскладе это уже ничего не меняло.