Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета - Евгения Волункова

— А на другой день приехала милиция к нам. Его допросили и отпустили. Он сказал: «Мама, убийство на меня». И заплакал. Полицейские часто приезжали потом, вещи просматривали, искали доказательства. Они по всем ходили домам, вещи разбрасывали. У дочери вещи по всей квартире разбросали. Очень вульгарно себя вели. Вот берут шифоньер и вот так все раскидывают. Я сижу, плачу. А мент мне: «И тебя нужно забрать!» Всю Букачачу перерыли. Почему взыскную собаку не привезли? Взыскная собака по следу бы нашла убийц! Они не убивали, все это прекрасно знают, нет! Один мент попросил Виталю продать ему ягоду по дешевке. Тот отказался. И мент обозлился и сказал ему: «Я тебя посажу».

— Почему вы думаете, что ваш сын не виновен?

— Он муху не обидит!

— Но он же жену свою убил?

— По пьянке это получилося. Они поругалися, он ее убил и не помнит как.

— Кто мог убить стариков, как думаете?

— Не знаю я. Поговаривают на Д. Якобы он когда убил своего товарища, сказал, что лучше за него отсидит, чем за стариков. Ребята рассказывали, что в школе побили сына Д., потому что он сказал, что его папа стариков убил. А он ночью, когда праздник был, здесь ходил. Но вот на него ноль внимания милиция.

Подойницына рассказывает, что показания из ее сына выбивали долго и жестоко. «Невыносимо было терпеть, вот они и взяли вину на себя. Когда их оправдали в краевом суду, мы поехали с Виталей на карьер. Везли всего пять мешков угля. Он шага два сделает, упадет, шаг сделает, упадет. Он даже уголь не мог везти на тележке, все поотбивали у него! — Татьяна плачет. — Я говорю: “Виталь, давай я довезу”. Так и подталкивала. Он кожа да кости был. Я брала яйцы, брала молоко, поддерживать его. Говорила: “Виталя, ты на желудок сначала яйцы попей, а потом молочко!” Все болело у него, все нутро, желудок, палкой били, — плачет она. — Внучка моя видела, как два милиционера Виталю били в огороде. И он запретил ей говорить мне. А они, хоть и милиция, какое имеют право его бить! А что, милиция есть милиция, выше их не прыгнешь. Всю молодость просидит...»

Подойницына рассказывает, что Севостьянова ни она, ни ее сын не знали. И что с Сорокиным он не общался. Пять лет назад они работали где-то вместе, и все. Говорит, что у ее сына вообще не было друзей, он общался только со второй женой Шурой и с родственниками.

Подойницына, как и многие в Букачаче, живет бедно и не может навещать сына на зоне. Ее дом сгорел, за тот, в котором она сейчас живет, выплачивает с пенсии кредит. На жизнь остается 3400 рублей, а ведь еще надо посылать деньги сыну. «Чтобы выжить, хожу на карьер, копаю уголь тяпочкой. Многие у нас так копают и продают. Да и топить же надо! Холодно, ветер, снег — хочешь не хочешь, болеешь — иди копай, если денег нет купить».

«МОЖЕТ, КТО ПОМЕР?»

Виталий Подойницын сидит в Красноярском крае, связь с семьей только через почту. Он регулярно пишет матери и дочерям письма. («Здравствуйте, мои родные! Какие у поселка новасти может кто помер или посадили каво?») Расспрашивает про здоровье, погоду, интересуется, выкопали ли картошку, беспокоится об учебе детей. Про свое дело — ни слова. Только в одном письме встречается: «Тебя когда в поселке допрашивали насчет побоев когда меня били все показания перевирнули. Они были в гражданской одежди а не в форме. Вот».

На суде о своем задержании он рассказывал, что 26 августа 2016 года его из дома увезли сотрудники полиции. Привезли в администрацию и потребовали признаться в убийстве, ссылаясь на показания Сорокина. Он пытался объяснить, что не совершал убийства, и сутки оперативники избивали его трубой, угрожали насилием и оружием, обещали причинить вред семье. В конце концов он оговорил себя.

«На Виталю никто не думает здесь, — говорит Татьяна Подойницына. — Я неграмотная, писать не умею, мне знакомая помогала писать везде. Отправляла заказные президенту, везде. Как-то выслала десять писем, тысячу рублей заплатила. А толку-то нету. Кому мы нужны тут?»

ХОРОШАЯ БОРЬБА

МНОГО СТРАННОГО

Наталья Зверева, адвокат по назначению Сергея Сорокина, рассказывает о том, что в деле ей кажется подозрительным.

«Три человека, пьяные, идут по деревне (а шли они далеко), и их никто не видел! Ни одного свидетеля нет, кто бы их видел вместе. Я говорила с хозяином магазина, в котором Сорокин, по показаниям продавщицы, покупал водку. Он сказал, что у него прямо над этим окошком камера висит и запись эта хранилась месяц или два, и никто не запрашивал у него эту запись из оперативников. Вот как? Это же такое явное доказательство, она бы могла все по своим местам расставить.

Еще странно, что отпечатков подсудимых в доме потерпевших не нашли. Три человека искали там деньги, убивали и не оставили никаких отпечатков? Как такое возможно?

Потом с задержанием Сорокина странная история. Где его долго так возили, когда задержали? И соседка стариков рассказывала, что видела, как его в день задержания заводили в дом стариков. Дело такое сложное, надо было работать лучше, а не сажать людей на никчемных доказательствах».

ЮРИДИЧЕСКАЯ ЛОГИКА

Судья Забайкальского краевого суда Константин Ануфриев, который в 2017 году оправдал Сорокина, Севостьянова и Подойницына, не может обсуждать обвинительный приговор своего коллеги. И не может давать развернутые комментарии о том, почему оправдал подсудимых. «Решение было отменено вышестоящим судом, дело направлено на новое рассмотрение. Моя позиция изложена в приговоре, это все, что я могу сказать вам официально».

До того как в 2011 году стать судьей, Константин Ануфриев работал следователем, прокурором-криминалистом, заместителем руководителя следственного комитета. Он хорошо знает, как работают следственные органы изнутри, — этим можно объяснить его оправдательный приговор, в котором он большое внимание уделил всем доказательствам вины и невиновности подсудимых: допросам свидетелей, экспертизам, а также критично отнесся к показаниям полицейских о том, что они не применяли насильственных действий к подсудимым.

Под запись Ануфриев рассказал «Таким делам» только о том, что было известно следствию на момент убийства: «Было совершено разбойное нападение на стариков, старики были зажиточные, о том, что у них были деньги, знали все. Под трупом находились цепи, было понятно, что это не их цепи, у них не было