Дороги и сны - Оксана Панкеева

Оголодавший глава правительства угрызал птицу вместе с костями, по-видимому не ощущая разницы между ими и мясом. Еще бы, при таких-то зубах… Человеку за ним не угнаться, даже вечно голодный Пако не трескал с такой скоростью. Еда исчезала в пасти демона, как любовные письма в камине. Увлекшись, он даже нечаянно откусил край бокала, вместо того чтобы отпить. Правда, ошибку обнаружил сразу, даже смутился немного и бокал отставил, но стекло не выплюнул. Сжевал. А чего, с мясом, наверное, и стекло пошло… Если у него резцы такие, то какие же должны быть коренные зубы?

Дождавшись, когда сотрапезник немного замедлит истребление пищи и начнет проявлять интерес к чему-либо еще, Ольга попыталась осторожно поинтересоваться так волновавшей ее судьбой Камиллы.

— А что, господин наместник, — издалека начала она, — разве обитатели дворца не успели разбежаться перед вашим приходом? Вроде в городе говорили, что его не захватывали, а сдавали по предварительной договоренности?

— Что за дурацкий вопрос? — Демон на миг оторвался от тарелки и прострелил Ольгу полным подозрительности взглядом. — Конечно, разбежались.

— А как же тогда к вам попала Камилла? Не успела сбежать?

— И не собиралась. Она осталась специально, чтобы напроситься ко мне в фаворитки.

Видимо, благородное словечко, подцепленное от советника, демону очень понравилось, так как употреблял он его с эдаким чувством собственной благопристойности. Так, глядишь, и к цивилизации приобщится.

— А почему ж тогда убежала?

— Чтоб я еще знал… Она ведь мне даже письма с объяснениями не оставила. Может, я ей надоел. А может, как утверждает советник, не оплатил достойно ее услуги… Нет, но ты же не думаешь, что я ее съел?

— Нет. Но были и другие варианты.

— Например?

— Ну, например, подарить этому придурку, что сегодня утром ко мне вломился. В виде гуманитарной помощи. Или солдатам отдать. Или, наоборот, прикончить, чтобы никому больше не досталась. А может, вы вообще ее нечаянно в процессе пользования… того… поломали. Это все как раз в вашем духе.

Наместник опустил пирожок, который уже намеревался запихнуть целиком в пасть, и состроил обиженную физиономию.

— Ты же меня совсем не знаешь, как ты можешь судить, что в моем духе, а что нет?

— Я достаточно наслышана о ваших деяниях. А разве на самом деле вы так раньше не делали?

— Но то же было раньше! Тебя я ведь никому не подарил! Даже попользоваться не одолжил, хотя разок-другой с Ниххом никакой опасности для жизни не представляет.

— Я вам очень благодарна. Но почему?

— Потому, что не хочу.

— Вы хотите сказать, что в последнее время ваши взгляды на жизнь настолько изменились?

Наместник задумался, отрешенно закидывая в пасть пирожок за пирожком. Со стороны казалось, что мозги у него работают на этих пирожках и как раз сейчас он пытается их раскочегарить усиленной подпиткой, чтобы произвести на свет умную мысль.

— Не то чтобы на жизнь… — сказал он наконец, когда пирожки на блюде закончились (а Ольга так рассчитывала пихнуть пару штук в ящик комода!), — но на некоторые ее области. Словом, многое из того, что ты обо мне слышала, устарело. Даже если было правдой, что тоже необязательно.

— Тогда, может быть, вы сами расскажете мне о себе?

— Не сегодня. Я устал. Лучше ты мне расскажи… Вот, например, как тебе удалось пырнуть ножницами вооруженного автоматом солдата? И что это за шарики у него на роже налипли?

Может, за эту луну Шеллар и сумел навести на невоспитанного демона некоторый придворный лоск, но привить ему чувство такта явно не успел. С такими вопросами лезть к нервной беременной женщине! Только утром возмущался, что ему парадный плащ слезами промочили и перед подданными показаться стыдно, а сам опять на то же безобразие нарывается! Вот взять и разреветься сейчас, истерику устроить…

Однако устраивать истерики по заказу Ольга не умела никогда, а имеющегося расстройства для полноценной истерики не хватало, поэтому она просто объяснила:

— Это не шарики прилипли. Это булавки. Когда он вломился, у меня в зубах было зажато с полдюжины булавок. Чтобы складки на платье заколоть. Ну и…

Когда до наместника дошло, что булавки на самом деле не прилипли, а вонзились, он почему-то пришел в совершеннейший восторг. Наверное, все-таки садизм ему не чужд. Или господин начальник этого придурка так уж сильно не любил. Например, вояка из него был плохой. Или недисциплинированный. Или просто потому, что придурок.

— А как же так вышло, что ты не удрала, разжившись оружием? И стрелять не стала?

— Да я хотела! В смысле, удрать хотела! Но они же, гады, в самых дверях стояли! Я им кричу, чтобы отошли, а то стрелять буду, а они не понимают! И кстати, стрелять бы я стала еще как, если бы они хоть на шаг приблизились. Я ведь думала, что они тоже за тем же.

На этом месте голос у нее предательски дрогнул, и Харган это заметил, поэтому тему сразу же сменил. Видать, одного проплаканного насквозь плаща ему хватило.

— Давай так сделаем. Завтра я тебе расскажу о себе. А сегодня — ты.

— А с какого места вам рассказывать?

— Что за глупый вопрос, с самого начала.

— Но я родилась в другом мире…

— Вот и о своем мире заодно расскажешь. Может, мы и его когда-нибудь откроем.

— Вряд ли мой рассказ вам чем-то поможет. Разве вы не слышали, что переселенцы перемещаются и во времени?

— Ах да… триста лет, помню…

Какие триста лет?

— Неважно. Все равно расскажи. Шеллар упоминал, что ваш мир был таким же, как наш до Падения, но вы каким-то образом ухитрились не обменяться ядерными ударами.

Нет, все же некоторых вещей господину наместнику не дано понять, пока их не вобьют ему между гребней… С самого начала ему… С самого детства… Про родной город, которого больше не увидишь, про маму с папой, которые остались где-то в другом мире два века тому назад… Ну что ж, опять пропал твой плащ, балбес разноглазый…

— Ненавижу путешествовать в каретах! — заявил вместо приветствия Шеллар, предугадывая вопрос: что за хрень ему снится? — По проселочным дорогам в проливной дождь. В обществе чокнутого фанатика и дурно воспитанного духа, обнаглевшего от безнаказанности. Мэтр Максимильяно, когда его уже упокоят?

— Возможно, даже сегодня, — пообещал мэтр, сочувственно останавливая карусель. — Если мэтресса Морриган к ночи закончила выковыривать инкрустацию и строить матерные гипотезы касательно происхождения и умственного развития неких эстетов, которые напичкали материал серебром…

Шеллар сполз с огромной (почти в натуральную величину) пятнистой лошадки и, чуть пошатываясь, спустился по деревянным ступенькам.

— С детства терпеть не мог карусели, — проникновенно сообщил он. — Никогда не понимал их прелести и находил отвратительно скучным занятием.