Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

Мне даже смешно становилось: тут заболит у человека, у последнего солдатика, голова, почувствует он незначительный озноб, и доктора внимательно расспрашивают его о подробностях болезни, выслушивают грудь, стукают в живот, пичкают всевозможными лекарствами, ухаживают как за тяжелобольным или раненым и т. д. А там, на полях битв, где смерть летает, как у нас в комнате мухи, где тысячи людей падают, умирают, мучаются и взывают о помощи – там гибель единичного человека, даже десятков, почти не ценится, а считаются лишь сотни, тысячи… Какая страшная, поражающая разница! Живет человек, лелеет себя, делает сбережения, строит планы, идеалы, призывает при малейшем прыщике докторов, посылает в аптеку за лекарствами… И вдруг этот роковой кусочек свинца – хлоп! – и нет жизни, нет мыслей, желаний – ничего нет! Остается лишь какая-то масса, которая через день-другой начинает издавать страшное зловоние!

Итак, повторяю, я не чувствовал под собою ног, когда 11 октября мне позволено было уехать обратно в действующую армию. Снова перебрался я через Дунай, снова очутился на болгарской территории и торопился скорее к Зеленым горам.

13 октября я доехал до Парадима, где помещалась главная квартира. Полковник Скалон[195] любезно предложил мне переночевать у него. Узнав, что я еду к Скобелеву, он просил меня захватить с собой несколько ящиков, которые присланы были с разными вещами и пожертвованиями мирных русских патриотов для офицеров и солдат славного Зеленогорского отряда. Я, конечно, с удовольствием взялся исполнить поручение. Поблагодарив радушного и гостеприимного хозяина, на другой день, рано утром, я выехал дальше по направлению к Плевне. На половине пути, между Парадимом и Брестовцом, я столкнулся со Скобелевым, который ехал мне навстречу. Узнав меня, он любезно поздоровался и приказал остановиться своей коляске. Я слез с повозки и передал поручение Скалона.

– А, спасибо! – сказал он. – Что это вы тогда так внезапно покинули позицию?

– Не мог, ваше превосходительство, заболел тифом. Приказание ваше я исполнил и передал князю о саперах, а полковника Паренсова попросил назначить вместо меня другого офицера вести саперов. Не знаю, получили ли вы их, ваше превосходительство?

– Как же… Мы тогда ведь отбили турок!.. Впрочем, – прибавил он, – в сущности, вы мало потеряли, что отсутствовали это время: дела никакого не было и мы больше баклушничали. Вот дня через два у нас ожидается работа! Ну, вы поезжайте ко мне в лагерь. Я еду в главную квартиру и к обеду вернусь. До свидания! – Скобелев пожал мне руку, и коляска быстро покатилась по направлению к Парадиму.

После трех неудачных попыток овладеть Плевной открытой атакой, в главной квартире решено было обложить это заколдованное турецкое гнездо нашими войсками со всех сторон и, усилив себя фортификационными укреплениями, принудить к сдаче Османа-пашу голодом. Решено было, словом, блокировать Плевну. План, бесспорно, хорош, но для этого требовалось достаточное количество войск и достаточно терпения. О материальных расходах, конечно, и говорить нечего: каждый лишний день войны стоил России громадных денег!

Так как Осман-паша мог легко получать подкрепление и припасы, главным образом со стороны Софии, то надо было отрезать ему сообщение со всеми пунктами. По дороге к Софии у Османа было две сильно укрепленные позиции – Телиш и Горный Дубняк, в каждом считалось до трех тысяч защитников. Так как рискованно было облагать Плевну со всех сторон, имея в тылу такие сильные укрепления с солидными гарнизонами, то решили взять сначала их, а затем уже, владея всей Орханийскою дорогой и обеспечив себя таким образом с юга, произвести полное обложение Плевны. Честь взять эти два укрепления выпала на гвардию, которая только что пришла из России для усиления наших сильно поредевших войск.

12 октября пал Горный Дубняк, а 16-го, после ожесточенной бомбардировки, Телиш. В день штурма Горного Дубняка нашему Зеленогорскому отряду приказано было произвести демонстративную атаку, чтобы отвлечь внимание турок от Гурко. Ложная атака произведена была так искусно нашим отрядом, благодаря мудрой распорядительности Скобелева и его начальника штаба Куропаткина, что Осман-паша не решился направить на помощь Горно-Дубнякскому гарнизону часть своих сил и все предполагал, что со стороны Ловчинского шоссе ведется настоящая атака. Войска наши были вовремя остановлены Скобелевым на ближней позиции, поддерживая все время усиленную перестрелку, и оставались в таком положении до тех пор, пока храбрые гвардейцы не овладели Горным Дубняком, где 3000 турок после довольно упорной обороны положили оружие. Государь император, наблюдавший все время за действиями наших боевых молодцов, остался очень доволен ими и передал свою Высочайшую благодарность.

С целью возможного уменьшения линии русских войск и укреплений, охватывающих Плевну, нашему отряду, между прочим, приказано было продвинуться от Учин-Дола несколько вперед и занять Рыжую гору и деревню Брестовец. На Рыжей горе Скобелев решил поместить артиллерию, в числе которой находилась также дальнобойная батарея из турецких орудий, взятых в Никополе. Углицкий пехотный полк должен был занять деревню Брестовец, укрепить ее и баррикадировать улицы; казаки 9-го Донского полка получили приказание выдвинуть аванпостную цепь влево от деревни Брестовец на высоте и к долу Камбулатке.

Все это было исполнено в ночь с 23 на 24 октября чрезвычайно тихо и без всяких потерь. На занятых местах пехота и артиллерия устроили себе в ту же ночь ложементы и траншеи.

Лишь только рассвело и турки заметили наше приближение и постройки, тотчас же открылась с их стороны оживленная артиллерийская и ружейная пальба, хотя, к счастью, мало действительная. Скобелев, заметив утром, что прикрытия для пехоты чрезвычайно слабы – самой незначительной глубины профили, тотчас же послал узнать о причине этого и получил ответ, что лопат очень мало. Генерал распорядился, чтобы шанцевый инструмент был взят из других полков и по счету сдан Улицкому полку и батареям. Приказание Скобелева было немедленно приведено в исполнение. Угличане под огнем продолжали оканчивать свои фортификационные работы – углублять и расширять ровики и траншеи. Перед вечером огонь турок несколько стих. Скобелев с начальником штаба и ординарцами поехал осматривать позиции. Только наша группа показалась на возвышенности, как турецкие гранаты одна за другою стали шлепаться возле нас, взрывая большие комья земли. Тем не менее Скобелев объехал все расположение передовой линии и затем повернул к лагерю.

С 25 до 30 октября происходили ежедневно перестрелки между нашими и турецкими войсками. Передовые неприятельские войска занимали первый гребень, где ими устроены были траншеи. Скобелев решил овладеть этим гребнем и этими траншеями. 30 октября, около полуночи, в глубокой тишине и темноте войска наши двинулись вперед и, без выстрела, с криком «ура» стремительно вскочили в неприятельские траншеи. Турки в паническом страхе бежали во второй ряд своих траншей на том же гребне, отстоявших шагов на 250–300, и оттуда открыли беспорядочную пальбу. Несколько десятков трупов со штыковыми ранами осталось в траншеях, которые войска наши торопливо стали перекапывать, устраивая себе прикрытие против сильного неприятельского огня. Скобелев и Куропаткин все время были впереди и энергично распоряжались работами и расположением частей на новой позиции.