Сага о Кае Безумце - Наталья Бутырская

Выхватив топор, я резко развернулся и замер. Передо мной стояла девчонка моих лет в тунике из тонких оленьих шкур, без оружия и доспехов, а по ее левой голой руке вилась темная полоса.

Девчонка выхватила из-за пояса нож. И мы замерли, глядя друг на друга.

Она чем-то была похожа на Дагну. Белобрысая, высокая, боевая, только голова не выбрита и грудь поменьше. Сильно поменьше. Ну вообще за шкурами не видать!

Девчонка была на второй руне, оружия с собой нет, значит, поблизости либо ее дом, либо ее родичи, а значит, стоило ей только закричать…

Потому я медленно засунул топор в поясную петлю. Айсландерка тут же развернулась и бросилась бежать. Она пронеслась по лужам и уже почти домчалась до пригорка, как я ее догнал, схватил и бросил на землю, выбив из рук нож. Я даже щит с тяжелой волчьей шкурой не снял!

— Ну и зачем? Пять рун против двух, — насмешливо сказал я.

Она еще трепыхалась подо мной, пыталась лягнуть, даже взгрызлась в кожаный наруч.

— Слушай, его даже гарм не перегрыз. Вряд ли ты кусаешь сильнее.

Только тогда девчонка успокоилась. Оскалила белые зубы и сказала, смешно пришепетывая:

— Лучше б ты сварился в мамировом котле!

— Угу, — согласился я. — У Тулле, видимо, дар прорицания прорезался. Он так и сказал.

— Я думала, ты наш. Шкуру надел! Что теперь? Перережешь мне горло?

Мне надоело сидеть над ней и держать по рукам и ногам. Но если отпустить, она снова побежит, а я хотел послушать про мамиров котел. Она же тут живет, значит, знает о местных богах.

— Зачем тебя убивать? Я не получаю благодати за тех, кто слабее.

Она дернулась еще раз.

— Тогда отпусти!

— Отпущу, если расскажешь про богов. Если попытаешься удрать, я все равно тебя догоню.

Я разжал пальцы, отодвинулся немного. Ее тонкий костяной нож лежал в стороне, так просто не достать. Она села, стряхнула прилипший к волосам мох и замерла.

Позади нас с шумом поднялся новый столб воды.

— Так что там про котел?

— Под островом стоит горшок. Тот самый, в котором Мамир выпек первых людей. Потому тут отовсюду хлещет горячая вода и выходит огонь.

— Зачем? Мамир забыл снять его с огня?

— А? Нет! Ансгар говорит, что Мамир недоволен нами, и потому хочет выпечь других людей, получше, чем мы. Так что когда земля больше не будет выплескивать огонь или воду, тогда и появятся новые люди.

— А с нами что будет? Мы-то ведь уже есть! И мы не уступим свою землю кому-то там.

— Я спрашивала Ансгара! Но он сказал, что это жреческие дела.

Я потер выбритую часть головы. Шрам почти зажил и очень чесался.

— А что, если твари — это не дети Бездны, а старое варево Мамира? И нас он сделал, чтобы мы уничтожили его первые порождения! А потом новым созданиям он скажет убить нас. И благодати им отвалит в три раза больше, чтоб проще было!

— Тогда новые твари бы не появлялись.

— Ну да. Да и сами боги ведь тоже родом из твариного племени. А самого Мамира тут видели? Или Корлеха? Или еще кого?

— Нет, вроде бы.

— Ага, — кивнул я и поднялся. — Ну что, пошли?

— Куда? — вскинулась она. — Ты обещал, что отпустишь!

Очередной шумный всплеск. Что за диковинное все-таки это место!

— Отпускаю. Иди!

Она вскочила на ноги, бросила взгляд на выроненный нож, на мой поясной нож, обернулась. Вокруг никого не было.

— А ты…

— А я за тобой, — ухмыльнулся я.

Альрик что-то там бормотал про местных, вроде как с ними надо подружиться, поговорить. Искать их самому не хотелось: тут кругом холмы, горы, ущелья с трещинами, кипящие озера… Можно пройти совсем рядом и не заметить. А вот меня заметили бы издали. И застрелили. А имея подле себя девчонку, я мог бы даже дойти до разговора перед тем, как меня утыкают стрелами.

Эх, вот тут бы пригодился Тулле. Он умеет нравиться женщинам, хоть и не так, как Хвит, но всё же. И разговаривают с ним охотнее, и руна у него пониже, значит, он будет казаться не таким опасным.

— Ты думаешь, что я отведу чужеродца в свой дом?

— Можешь и не в свой. Мне всё одно.

— А потом ты позовешь остальных, и вы вырежете их, как семью Хродберга! Из-за вас многим пришлось бросить родовые дома и искать новые пастбища для скота! Лучше уж убей меня сразу!

Я снова почесал шрам. Может, не надо было ее останавливать в первый раз? Бежала бы себе и бежала, а я вроде как догонял бы ее. Но тогда меня бы точно истыкали стрелами.

— Ладно. А что случилось с семьей Хродберга?

Хоть от нее что-нибудь узнаю. Мелкая она, конечно, да глупая. Поди, половину не помнит, половину переврет, но что-то же она скажет!

— Чужеродцы убили их всех. И сожгли дом с детьми и стариками, — тихо сказала девчонка.

— Ага. А когда это приключилось?

— Так прошлым летом! Пришел этот мерзкий Кьелл на четырех кораблях. С ближних домов к нему пошли на мену, как раньше, а он их всех убил. А потом пошел прямо по хуторам. Серебро с янтарем себе забирал, а остальное сжигал. Скот только не тронул на верхних выпасах.

— Прошлым летом. Ага.

Что-то у меня не складывалось. Ну, кроме того, что Кьелл забыл сказать, что сам начал резать местных.

— А отца Кьелла когда убили?

Девчонка вытаращила глаза.

— Никто его не убивал. Ральф сам помер. Две зимы назад. Мама говорила, что он слишком много ел мяса, слишком много пил и слишком лихо отплясывал на пиру. Так во время пляски и помер. Его по чести похоронили: вынули кишки и сожгли, чтобы их не съели черви, выкопали яму, положили дары, а сверху посадили осину.

— Ага. А тело куда дели?

— Так в яму же, под осину!

Вон как интересно завернулось!

— Но он не у нас помер, а на южных хуторах. И Кьелл там был.

Я плюхнулся на плащ, подобрал костяной ножик и начал вертеть его. Он был гладкий-гладкий и приятно ложился в руку. Девчонка стояла на месте.

— Так ты чего ж, не будешь меня убивать?

— Сказал же, не буду.

— Но ты же с торговцем прибыл!

— Он нас обманул. Сказал, что вы убили его отца, что хочет замириться с вами и торговать дальше. Ладно, — хлопнул я себя по колену и резко встал, — пойду я. Может быть, мой хёвдинг захочет поговорить с твоими родичами. Как и где он сможет это сделать?

Девчонка растерялась. Хорошо, что не кричала, что нас всех надо убить.

— Я возьму твой нож, взамен оставлю свой. Если к мамирову котлу придет человек с костяным ножом, пусть его не убивают. Пусть позовут того, с кем можно поговорить.