Стрижи - Фернандо Арамбуру

одного, то у другого. А маму даже не предупреждал. Но она этого и не требовала.

Смерть папы для всех нас явилась освобождением. Понятно, что вслух мы об этом между собой не говорили. Как не говорили и о многом другом. И вообще почти ни о чем не говорили. Просто по инерции жили вместе, соблюдая дистанцию. Пожалуй, это лучшее, что мы могли сделать, чтобы окончательно не потерять друг к другу уважение.

Брату смерть отца помогла мгновенно повзрослеть. Ему тогда было семнадцать. Он потребовал себе отдельную комнату. «Ну, если только ты устроишься в гостиной…» – ответили мы с мамой в шутку, потому что не видели, как иначе можно решить эту проблему. Но он все-таки устроился в гостиной, хотя комната была проходной. Предпочел терпеть нашу беготню туда-сюда, а не делить маленькую спальню со мной.

Вскоре он очень серьезно заявил нам:

– Больше не зовите меня Раулито.

– Хорошо, Раулито, – ответил я.

Он бросил на меня полный ненависти взгляд. Я, не говоря ни слова, ответил ему таким же, и мама поспешила предупредить нас, но уже не слишком властным тоном, что не желает терпеть наши ссоры.

В начале четвертого курса я ушел из дома и поселился на съемной квартире вместе с другими студентами.

2.

Раулито, Рауль, любимец родителей, толстяк и очкарик, после избавления от отцовской власти стал все больше и больше входить в роль материнского покровителя, хотя никто его об этом не просил. Он тревожился о ней, боялся, как бы с ней не случилось какой беды, как бы ее не обманули и не втянули в какую-нибудь неприятную историю. Иными словами, начал за ней присматривать. Однажды утром брат воспользовался тем, что я шел через гостиную, и подозвал меня в свой угол, где лежал на установленной там раскладушке. Вид у него был загадочный, он явно хотел посекретничать. – Что случилось? – спросил я, тоном давая понять, что очень тороплюсь и не расположен к долгому разговору.

Рауль шепотом спросил, не заметил ли я, что мама в последнее время стала сильно краситься и занимается не только своим лицом («У мамы есть лицо?» – с удивлением подумал я), а еще покрывает лаком ногти на ногах («У мамы есть ноги?»), чего никогда раньше не делала. Честно сказать, я этих деталей не заметил, может, потому что редко бывал дома или такими вопросами не особенно интересовался.

Раулито, то есть, извиняюсь, Рауль, подозревал, что мама встречается с каким-то мужчиной либо занята поиском мужчины, чтобы потом ввести его в нашу семью. А вдруг он окажется неприятным типом, или алкоголиком, или просто занудой?

– Лучше будем жить, как живем. Зачем пускать в дом незнакомого человека?

Меня, после того как я выслушал брата, сильнее встревожило совсем другое. В голове мелькнула фантастическая мысль, что папа может воскреснуть – с другим лицом и под другим именем, но сохранит свою прежнюю власть, снова станет хозяином нашей жизни и ограничит свободу, которой я начал пользоваться с самого часа его смерти. Что касается Раулито, то есть Рауля, то он был другим. Более юным, более мягким, более склонным чувствовать себя беззащитным и терзаться ревностью, представляя, что какой-то дядя явится к нам в дом и отнимет у него маму.

Короче, чтобы избавиться от сомнений, мы с ним договорились последить за ней на улице. Незаметно. Брат знал, что она часто уходит из дому по вечерам, около семи. Он воображал, будто может с закрытыми глазами отыскать маму в любой точке города – просто идя на запах ее духов. Рауль пару раз успел перехватить маму в гостиной и поинтересоваться, словно между прочим, куда она собралась. Оба раза мама отвечала, что хочет пройтись по магазинам, но домой возвращалась довольно поздно – без сумок и пакетов, и не ужинала.

– Тебе не кажется, что это очень подозрительно? – спросил брат.

Я смотрел на него, пораженный его сыщицким даром, способностью видеть, понимать и угадывать такие вещи, которые мимо меня пролетали незамеченными. И мне стало чуть-чуть больно и обидно: я почувствовал, что, несмотря на гулянки, девочек, музыку и легкомысленные эксперименты с наркотиками, моей жизни не хватало стимулов, не хватало приключений. Я-то думал, что выжимаю из молодости все по максимуму (это были времена знаменитой Мовиды[26]), но вдруг, слушая брата, четко осознал, что трачу свои лучшие годы на сущую ерунду.

Однажды вечером мы вышли, перешли дорогу и спрятались за киоском ONCE[27]. Был именно тот час, когда мама, по словам брата, обычно отправлялась неведомо куда. И действительно, в самом начале восьмого она показалась из подъезда.

Для своего возраста – ей недавно исполнилось пятьдесят – выглядела мама более чем хорошо. Платье, которого я раньше не видел, подчеркивало отлично сохранившуюся фигуру, она явно побывала в парикмахерской, где ей покрасили и уложили волосы, а неизбежные следы возраста были умело скрыты с помощью косметики. Я подумал, что при папе никогда не видел ее такой ухоженной.

– Ничего себе! С каких это пор наша мать стала блондинкой?

Раулито, то есть Рауль, шикнул на меня и велел вести себя потише. Насколько могу припомнить, это был первый раз, когда брат что-то мне приказывал.

И еще одну вещь я заметил, когда мама вышла из подъезда: у нее были накрашены глаза. А ярко-красная помада с расстояния в двадцать метров делала губы похожими на цветок, стебель которого зажат в зубах. Я видел в ней женщину, а не мать, и женщину, не лишенную привлекательности, женщину, которая считала себя красивой и, возможно, желанной, которая шла по тротуару слегка покачиваясь, изящной и кокетливой походкой, говорившей об уверенности в себе. Даже этого было бы достаточно, чтобы убедиться: что-то меняется или уже изменилось в ее жизни. Тут я глянул на высоту маминых каблуков и окончательно признал очевидное: мама, совсем недавно овдовевшая, обрела сексуальность. Значит, Раулито, то есть Рауль, был прав, и внутри у меня завыли все тревожные сирены, когда мы двинулись следом за ней.

– Раулито, давай зайдем спереди. Надо увидеть лицо этого прохвоста.

– Будь добр, зови меня Раулем.

– Мне трудно вот так сразу к этому привыкнуть.

Вскоре мама повернула на улицу Бласко де Гарая. Она шла неспешно, но в ее походке была решительность женщины, которая идет на свидание, а не просто прогуливается. По сторонам она не смотрела. На углу улицы Родригеса Сан Педро мама остановилась поговорить с сеньорой, несшей под мышкой батон.

– Ты ее знаешь?

Раулито, то есть Рауль, мотнул головой. Мне показалось странным, что мама больше десяти