В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман

Середина лета 1944 г. В ходе боя к югу от Дриссы-Друя мы пытались соединиться с 3-й танковой армией группы армий «Центр» ударом, в результате которого мы оказались в 30 километрах за Двиной. Несмотря на все усилия, эта попытка не удалась. 10 июля между группой армий «Север» и разгромленной группой армий «Центр» возникла брешь шириной 25 километров. В бобруйском котле Красная армия уничтожила 20 германских дивизий. Эта катастрофа сравнима только с разгромом 6-й армии в Сталинграде; но немецкая пропагандистская машина почти не упоминала о страшном несчастье, стараясь убедить население, что этот позорный разгром на самом деле есть даже своего рода победа, хотя в результате вражеского наступления на Восточном фронте погибли тысячи германских солдат.

Одержав эту великую победу над группой армий «Центр», Советская армия провела триумфальный марш в Москве. Позднее, находясь в заключении в качестве военнопленного, я встретился с некоторыми солдатами, свидетелями этого разгрома, которые уцелели и впоследствии вынесли поход в заточение. Немецкие солдаты – те, кому удалось остаться живыми после сдачи в плен, – были перевезены в Москву. На этом долгом пути многие умерли от жажды и истощения или, не имея сил идти из-за ран или болезней, были в массовом порядке расстреляны на тех местах, где они падали во время бесконечного марша. В конце концов пленных собрали в больших лагерях под Москвой для подготовки к победному шествию. Для того чтобы прибавить изголодавшим пленным сил после суровых испытаний, их кормили жирным супом, который они жадно поглощали.

Затем их заставили колоннами по 24 человека в ряду продефилировать через Москву. Они шагали мимо советских генералов, стоявших на трибунах для зрителей, а городское население тысячами выстроилось вдоль улиц. В качестве почетных гостей присутствовали представители посольств союзников и высокопоставленные лица, а победный марш был заснят на пленку журналистами со всех концов света. После недель лишений система пищеварения военнопленных не выдержала режима питания, который им был установлен в последние дни, и во время прохождения через город потрепанные колонны охватил острый приступ дизентерии, которая вынудила их справлять нужду даже острее, чем обычно. Тысячи военнопленных не смогли контролировать свои желудки во время победного парада, и позднее в Соединенных Штатах был выпущен фильм, показывающий экскременты «фашистских захватчиков», смываемые с улиц Москвы как пример «агонии разгрома».

В древние времена для победителей было общим правилом прогонять своих пленных через Рим или Карфаген. Пленные становились рабами победителей, но, тем не менее, часто существовало подобие их защиты посредством законов и основных прав. В XII веке пленные часто пользовались слабой или вообще никакой защитой и полностью зависели от настроения победителей.

Их можно было бить, заставлять трудиться до смерти или просто морить голодом.

Среди воевавших на Востоке бытовало общепризнанное мнение, что лучше смерть на поле боя, чем неизвестная судьба в советском лагере для военнопленных. Этот менталитет часто сказывался во многих актах проявления мужества, демонстрированных отдельными воинами и целыми подразделениями. В заключительные дни войны нередко бывало так, что целые роты, батальоны и боевые группы сражались до последнего человека, а уцелевшие попадали в плен только тогда, когда не оставалось боеприпасов, а раны были слишком тяжелы, чтобы продолжать дальнейшее сопротивление.

В июле мощная группировка из 29 русских пехотных дивизий и танковых корпусов 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов прорвалась сквозь брешь в обороне группы армий «Центр» и устремилась на запад к Балтийскому морю. После этого прорыва судьба группы армий «Север», состоявшей из 23 немецких дивизий, была предрешена. Эти обреченные, изолированные и полностью отрезанные от Германии дивизии были позднее переименованы в группу армий «Курляндия» и держались, несмотря на огромное неравенство, до последнего конца.

В июле 1944 г. фронт группы армий на юге проходил к западу от Шаулен до Митавы. Советам удалось прорвать эту линию силами 20 дивизий, и 29 июля они появились в Туккуме и, таким образом, вышли на побережье Балтийского моря. Хотя германские дивизии отчаянно сражались под Акниста, на Двинском плацдарме у Штокмансхофа и в районе Эргли, они все-таки оказались отрезанными от единственно возможной сухопутной дороги в Германию.

В августе генерал граф Штрахвиц с помощью своей танковой группы попытался вернуть Туккум, находившийся позади нас. 20 августа ему удалось захватить этот стратегически важный участок, и на какое-то время нам стало легче дышать. Эта победа считалась ошеломляющим достижением не только для графа Штрахвица и его танкистов, но и для моряков крейсера «Prince Eugen» и сопровождавших его эсминцев и торпедных катеров, которые обстреливали с моря русские позиции в Туккуме.

21 и 22 августа мы атаковали город Эргли ослабленным I батальоном 437-го полка. У берегов реки Огре мы захватили передовые позиции и атаковали русских через кладбище Эргли. Попав под минометный и артиллерийский обстрел, мы прятались между могилами, пока осколки с шипением ударяли по каменным надгробиям, рядом с которыми мы залегли. Понимая, что оставаться в этом месте было равносильно тому, что дожидаться неминуемой смерти или ранения, Фолле и я стреляли на бегу из автоматов, пока мы со штабом батальона продвигались под обстрелом. На небольшом расстоянии впереди нас виднелся кустарник, где вроде бы можно было укрыться, и я бросился бежать зигзагами между мемориальных плит к укрытию, когда вдруг в каких-то двух шагах от себя с изумлением увидел пару широко раскрытых глаз, уставившихся в меня из-под круглого русского шлема.

Наверно, наши взгляды застыли друг на друге на целую вечность. Инстинктивно мне удалось резко крикнуть «Стой!», и автомат русского сержанта звякнул у моих ног. Фолле, бывший от меня в нескольких метрах, быстро отшвырнул в кусты упавшую рядом с ним гранату и захватил какого-то русского солдата, который брел вперед, спотыкаясь и держа руки над головой.

Поспешный осмотр места выявил, что у сержанта был полевой телефон, спрятанный в кустах, и младший ефрейтор Трайбер из штаба батальона забрал его себе, но перед этим связался с советской частью на другом конце провода и прокричал в трубку:

– Да, здесь фрицы!

Телефонный провод исчез в подлеске, подсказав нам направление, в котором нам следовало продвигаться. Русский сержант управлял огнем минометов и артиллерии, который угрожал сорвать нашу атаку, и после его пленения его часть уже не могла получать информацию о наших передвижениях и местонахождении.

Мы потребовали открытия огня 80-миллиметровых минометов, а также 150-миллиметровых орудий 13-й артиллерийской батареи по господствующей над местностью высоте к юго-востоку от Эргли и под прикрытием этого огня атаковали холм силами 50 человек. Фолле, бывший артиллерист, служивший в Крыму в 132-м артиллерийском полку, установил связь между нашей позицией и двумя нашими дивизионными батареями, которые ночью разместились позади Эргли.

Для удержания высот под натиском превосходящего по силам противника мы разработали новую, но опасную тактику. Имея лишь слабые средства усиления, было очевидно, что мы не сможем удержать свои рубежи без надежной артиллерийской поддержки.