В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман

Отстегнув автомат, я повесил его на крюк, выступавший из стены под картиной, и в полной форме растянулся для минутного отдыха на кровати, чтоб хотя бы на время насладиться непривычной роскошью. Издалека доносился шум, – это солдаты занимались оборудованием и укреплением своих позиций. Я попробовал сосредоточиться на нашем отступлении и арьергардных боях, происходивших в предыдущие дни, и, уставившись в потолок в смутном свете комнаты, я скоро заснул.

Проснулся я, когда на поселение возле Пикеляя опустились сумерки и рассеянный золотистый свет заходящего солнца проникал через одинокое окно в комнате. Слегка приподнявшись на матраце, я с трудом различил чьи-то тихие шаги. Кто-то быстро, но негромко шел меж домами. Меня резко подбросило от разрывов нескольких ручных гранат за стеной моего бревенчатого дома, и в неясном свете я с трудом поднялся на ноги и стал искать свое оружие. Я ринулся вперед, судорожно разыскивая свой автомат «МР-40». Уголком глаза я уловил движение какой-то фигуры в шлеме и защитном костюме, появившейся в окне. Мгновенно в окно просунулся узнаваемый с первого взгляда ствол советского автомата, и автоматные очереди заполнили комнату оглушительным грохотом.

Бросившись на пол, я изо всех сил пополз к своему оружию, висевшему надо мной, а пули вовсю долбили стену. Не сводя глаз с окна, за яркой вспышкой из ствола, под которым виднелся четкий контур круглого магазина, разглядел круглый шлем советского пехотинца. Пока я отчаянно стремился добраться до своего оружия, очереди вражеского автомата продолжали молотить по стене прямо надо мной, наполняя закрытую комнату дымом, пороховым газом, медными гильзами и деревянными щепками.

В конце концов я схватил свой «МР-40», инстинктивно опрокинулся на спину и выстрелил в сторону вспышек вражеского автомата. Моля Бога, чтобы тут не последовала русская граната, я удерживал спусковой крючок и опустошил весь магазин прямо в окно. За секунды у меня кончились патроны, и, пока я доставал еще один магазин, я почувствовал, что на комнату опустилась тишина. В рассеянном свете медленно улеглись дым и пыль, а вдалеке послышались частая стрельба из автоматов и отдельные взрывы ручных гранат, сопровождаемые криками солдат, защищавших свои позиции от советской атаки. Вынув пустой магазин и вставив заряженный в автомат, я подполз к окну и осторожно выглянул через разбитую раму на деревенскую улицу.

В течение нескольких секунд все было кончено. Вражеский солдат, стрелявший в мою комнату, исчез; единственными следами его присутствия были десятки гильз от пуль калибра 7,62 миллиметра, которыми были усеяны почва возле окна и пол в комнате. Потрясенный, я осмотрел наши позиции и с облегчением узнал, что у нас нет потерь. Советы оставили своих двоих убитых и нескольких раненых. Я вернулся в бревенчатое здание, намереваясь покинуть свое обманчиво привлекательное место пребывания, чуть не оказавшееся для меня смертельной ловушкой. Осматривая свое помещение, я заметил, что по картине, написанной маслом, прошлась целая очередь из вражеского автомата; рама была разбита и уничтожена. Было видно, что вражеский солдат, быстро проходя мимо моего окна, заметил движение в тот самый момент, когда я сидел на своей кровати. Второпях он инстинктивно сунул ствол автомата в окно и открыл огонь по силуэту, видимому в неясном свете. В разгар решительного момента этот силуэт на картине полностью привлек его внимание, и он сосредоточил огонь на нем с близкого, убойного расстояния в ограниченном пространстве. Только это дало мне жизненно важные мгновения для того, чтобы схватить свое оружие и защититься.

Несколько дней спустя деревня оказалась под интенсивным артиллерийским обстрелом, в результате чего здание загорелось. Я снял изрешеченную пулями картину со стены и вынул ее из изуродованной рамки, решив прекратить дальнейшее уничтожение Мадонны, чье нарисованное лицо спасло мою жизнь. Потом я развернул картину, чтобы внимательней рассмотреть ущерб, нанесенный холсту, чей возраст составлял несколько веков. И вот тогда я заметил, что, несмотря на длинную очередь, выпущенную в упор, ни одна пуля не попала в лицо или тело Святой Девы. Многочисленные пули пробили фон картины, образовав смертельное гало огня, но лицо осталось нетронутым. Эта картина постоянно была со мной до моего последнего отпуска в Германию, где я предпочел оставить ее на хранение в своей семье в качестве напоминания о том, что, каким бы ни был исход войны, меня будет хранить эта картина.

Двести лет назад духовенство в Пикеляе служило проводником германской культуры в Литве. И в доме из грубо отесанных бревен я обнаружил церковные книги XVII и XVIII веков, а также пространный манускрипт доктора Иоганна Гаспара Элленрайдера с описанием искусства химии, являющейся «источником всех знаний», напечатанный в Гамбурге в 1723 г. Я воспользовался временным спокойствием на нашем участке фронта и проводил ночи за чтением при свечах. Свечи эти были местного производства, их делали из чистого пчелиного воска, и они испускали приятный аромат. Позднее мы перенесли эти свечи вместе с прекрасно выполненными канделябрами в подвал, надеясь, что, по крайней мере, эти произведения искусства уцелеют в огне артиллерийских обстрелов, которые, как мы знали, были неизбежны.

Как-то вечером один из солдат сидел за старинным органом – понадобилась помощь двух человек, чтобы накачать его массивные кожаные меха, – и играл хор и романс Марии, и звуки музыки доносились даже до солдат на передовой. За весь этот концерт ни с одной из сторон не было произведено ни одного выстрела. Несколько дней эту маленькую часовню русские артиллерийские снаряды облетали стороной, словно из уважения к этой святой красоте. В конечном счете она также пала жертвой жестокого обстрела, и скоро пламя поглотило ее целиком.

В тот же самый день на наших позициях появился какой-то гражданский и с видимым мучением представился священником этой часовни. Когда мы вернули ему обрядовые чаши, канделябр, покрывала и другие предметы духовной ценности, он выразил свою радость и облегчение оттого, что удалось возвратить вещи, столь дорогие ему и его пастве. Он впоследствии много раз под артиллерийскими снарядами приходил к нам, чтобы забрать то, что мог унести в безопасное место.

Жители городка искали спасения в окружающих лесах, ожидая советское наступление и неминуемый захват городка русскими. Священник позволил нам сопроводить их до местечка относительной безопасности, но только дав нам предварительно свое благословение. Учитывая очень неопределенную и зловещую ситуацию, мы были ему благодарны за эти слова утешения.

Если не считать вражеских атак силами до одной роты в первой битве за Курляндию и систематических артиллерийских налетов, наш участок фронта оставался зловеще спокойным. Только в середине октября русские танки появились под Полангеном, к северу от Мемеля (Клайпеды) на Балтике, находившегося к западу от нас, и нам сразу же резко напомнили, что наша жизненная артерия, связывающая с родиной, перерезана. Среди солдат вовсю ходили слухи и новости из самых сомнительных и неподтвержденных источников: «Мы пойдем на прорыв на юг и будем пробиваться к своим, как движущийся «котел»… нанесем удар по русскому флангу, чтобы оказать на них давление, выбросить их из Восточной Пруссии… мы вытолкнем Красную армию назад, за границы рейха, чтобы удержать Центральную Европу свободной от господства и рабства красной советской звезды».