В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман

Несколько офицеров из резерва было придано для поддержания контроля во время эвакуации, и Густль Хикль потом мне рассказывал, что были приняты строгие меры для регулировки движения и спасения как можно большего количества жизней. Все автомашины, независимо от того, были ли их пассажирами штабные офицеры высокого ранга или потрепанные солдаты, если они останавливались на дороге из-за обстрела авиацией или артиллерией или просто из-за отсутствия горючего, бесцеремонно сбрасывались с дороги и тонули в болотах, окаймлявших обочины. Всякая брошенная военная техника уничтожалась, чтобы не позволить врагу ее использовать, а подводы, доверху нагруженные ранеными вперемешку с гражданскими беженцами – обломки кораблекрушения войны, – медленно скрипели по направлению к морю в безнадежной попытке ускользнуть от Красной армии.

На солдат, занимавших пулеметные и стрелковые позиции в пригородах Риги, опустилась холодная и мрачная ночь с 12 на 13 октября. Когда начался моросящий дождь, через горящий город пошли последние пехотинцы наших батальонов, которым выпала сомнительная честь быть в арьергарде.

На подходе к большому мосту через Двину молчаливо стоял генерал Вагнер, командир 132-й пехотной дивизии, вместе с папашей Дрекселем. Они без слов смотрели на проходившие мимо колонны в серых полевых мундирах под мерный стук изношенных сапог по булыжнику, прерываемый лишь случайным клацаньем автомата о котелок или шлем, подвешенный на прочном кожаном ремне. В черном небе танцевали отблески пламени, взлетавшие в центре города над зданием оперы, отбрасывая мрачные тени на серые колонны, шагающие по древнему мосту, пока когда-то побеждавшая армия отступала, разбитая на кусочки.

Ровно в 0.30 моя колонна подошла к Двинскому мосту, перекинутому через реку, казавшуюся черной и отталкивающей в ночи. Находясь во главе этих солдат, вверенных мне для охраны отхода батальона, я знал, что мы представляем последние силы германского вермахта, которые пересекают Двину в Риге с востока на запад. Приблизившись к двум одиноким фигурам, чьи смутные силуэты виднелись на мосту на фоне мерцающего света умирающего города, я остановился и отдал честь. После короткой паузы, во время которой мы смотрели на проходившую мимо нас неровную колонну, на ту сторону перешли последний генерал, майор и лейтенант. До меня вдруг дошло, что на этом самом месте двадцать пять лет назад стоял Шлагетер со своей пушкой в благородной борьбе, стремясь не допустить, чтобы красная революция пронеслась через древний Орденслянд.

В 5.00 с рассветом пришел сырой и холодный день. Пока солнце пробивалось сквозь плотный серый горизонт, офицер из саперной части повернул ручку взрывмашинки, подключенной к подрывным зарядам в Двинском мосту. В небо над рекой поднялся гигантский огненный шар, и раздался колоссальный взрыв, от которого мост в конце концов рухнул в Двину, еще раз отрезав нас от Советской армии.

Где-то в 100 метрах отсюда паром с последними остатками арьергарда пересек реку и причалил к берегу. Пока мост с грохотом падал в быстрый речной поток, большие куски камня падали дождем на судно, ударив и серьезно ранив отступавших солдат. Так операция «Гром» пришла к своему зловещему концу.

Мы дошли до своего нового и финального поля битвы – Курляндии. Три с половиной года почти без передышки 132-я пехотная дивизия противостояла противнику на Восточном фронте. Этот последний фронт не только стал географическим местом нашего последнего сопротивления превосходящему по силам врагу, но также стал и финальной кульминацией наших боевых действий. Пока в эти последние месяцы войны наша родина вдали рушилась в огне и смерти, группа армий «Курляндия» продолжала удерживать рубежи, хотя и неуклонно слабея от потерь.

Не хватало боеприпасов. Нашим артиллерийским батареям позволялось расходовать только ограниченную норму снарядов в день. Пулеметам разрешалось вести стрельбу только короткими очередями. Расход целой пулеметной ленты дозволялся лишь тогда, когда отражалась атака. Наши новейшие винтовки, недавно созданные и поставлявшиеся в войска в последние месяцы войны, иногда оказывались бесполезными, если заканчивались патроны к ним. Часто солдатам приходилось полагаться на тщательно замаскированные тайники с оружием, устроенные на всякий случай. Эта система касалась не только боеприпасов, но и горючего и продуктов. Запасливые водители всегда держали в резерве несколько заботливо упрятанных канистр с горючим. Лишний мешок ячменя или сушеного ревеня всегда откладывался для лошадей. Все чаще прерывались наши пути снабжения, иногда передвижение целых рот зависело от запасливости отдельных солдат.

В подразделениях на конной тяге всегда обращали серьезное внимание на состояние животных. Во всех докладах требовалось сообщать состояние как лошадей, так и солдат. Как и с солдатами, ряды лошадей, от которых сейчас зависело любое передвижение войск, становились все реже. Зачастую подводы на конной тяге преодолевали расстояние до фронта в 20 и больше километров в день, и в это время им приходилось увиливать от разрывов снарядов и проходить под кинжальным огнем эскадрилий истребителей.

В заключительные месяцы войска в курляндском «мешке» получали мало мяса для своего питания, и много лошадей, страдавших от подтачивавших силы ран от осколков, были переданы поварам на мясо. После таких отчаянных мер наше безнадежное положение стало для нас совершенно ясным.

Повара научились готовить печеную конскую печень с луком. Прибавился гуляш из конины, принесший временное облегчение при нашем тощем и щадящем рационе. В первые дни января 1945 г. мне был дан редкий отпуск за доблесть, и из своей роты я забрал 10 килограммов копченой конины в качестве пайка на время дороги на родину. Мясо было темно-красного цвета и сладкое на вкус, но, тем не менее, воспринималось с большим удовольствием.

После эвакуации Риги у нас вновь появилась возможность насладиться свежей колбасой, которую спасли со склада в латвийской столице. Рассаживаясь по грузовикам и вагонам вермахта перед отправкой в путь к нашему новому месту назначения, мы набивали свои продуктовые мешки этим деликатесом. Чтобы досадить наступающим русским, мы забрали с собой все содержимое водочного завода.

Уже несколько дней мы были на ногах; наш отход осуществлялся по ночам, а перед началом каждого дня мы окапывались, чтобы воспрепятствовать любому неожиданному нападению Советов со стороны нашего открытого тыла, если враг вдруг вознамерится нанести массивный удар в направлении Балтики. Перед нашими отступающими войсками дороги были забиты беженцами, спасавшимися от красной угрозы, которая шла за нами по пятам. Повозки с запряженными быками и фермерские телеги, женщины, дети и старики, бредущие по промокшим дорогам гуськом в колоннах страдания и печали.

Полк занял новые позиции на литовской земле далеко на юг от Фрауенбурга. 2-я рота 437-го полка занимала город Пикеляй. В центре города возвышалась древняя деревянная церковь, а примерно в 100 метрах находилось меньших размеров деревянное святилище, также минимум двести лет возрастом.

Пока мы оборудовали свои позиции, я осмотрел дома в этом маленьком поселении и выбрал небольшое бревенчатое сооружение позади святилища, в котором расположился наш узел связи. Здание не впечатляло, но было прочно построено из толстых бревен, имело несколько комнат, которые могли служить нам административными помещениями. Рядом с нашим узлом связи я обнаружил маленькую комнату размером примерно 3 на 4 метра. Свет поступал через одно небольшое окно, а на грубо обструганной противоположной стене висела масляная картина с изображением Мадонны в изъеденной червями деревянной рамке. Большая старая деревянная кровать занимала угол комнаты рядом с картиной, дополненная потертым, но соблазнительным матрацем. Все остальные предметы обстановки унесли прежние постояльцы. Мягкий бриз вплывал через открытое окно; на полу под зияющей оконной рамой валялись осколки стекла.