Дом толерантности (сборник) - Анатолий Грешневиков

Но сегодня он готов был забыть все плохие истории. Лишь бы она вернулась живой и невредимой.

После наступления шести часов утра семья Мазаевых стала разъезжаться по своим делам. Всех ждала работа. Последним оставил отца с матерью сын Максим. Он спешно отправился в школу, не забыв на пороге квартиры пожелать матери «поберечь себя».

Как только захлопнулась дверь, из уставших глаз Ольги Владимировны хлынули слезы. Горькие переживания беспрестанно сопровождались проклятиями в адрес Анзора и его компании. И муж, и жена чувствовали, что к пропаже дочери причастен этот приезжий горе-предприниматель.

Глаза Ольги Владимировны быстро опухли от слез. Учащенно забилось, заныло сердце… Она долго отказывалась выпить предложенный мужем корвалол… Но почувствовав, как тупая боль разливается по всей груди, и, поняв, что ей с каждой минутой становится все хуже и хуже, она приняла лекарство и прилегла на кровать. Скорый сон сморил ее… Уже в далеком забытьи она слышала гулкие слова мужа: «Олечка, ты только перестань волноваться, иначе опять попадешь в больницу!».

Николай Степанович сидел у изголовья жены, заметив, как она быстро уснула, хотел встать с края кровати, но силы оставили его. Лишь приложив некоторые усилия, он двинулся в прихожую, к телефону. Через пятнадцать минут у него должно было начаться совещание на кафедре. Ученики Алексея Константиновича разработали один из способов диагностики бриллиантов. Раз ювелирный рынок завален алмазами различного происхождения и возникла проблема, как отличить природный аналог от синтетического, то они занялись проблемой, как отличить природные цветные бриллианты от облагороженных. И, кажется, удача улыбнулась им. Молодые будущие геологи приступили к разработке единой системы кодов облагораживания. Интерес ко всем этим своевременным проектам у Николая Степановича был самый живой, неподдельный. Он вместе с Алексеем даже настоял на кафедре послушать доклад ребят. И вот теперь он позвонил другу, поведал о семейном несчастии и попросил провести совещание без него.

Алексей Константинович был крестным отцом Лизы. Ее пропажу он воспринял близко к сердцу. В телефонной трубке долго звенели его грубые выражения в адрес импотентной власти, позволившей своим и чужим бандитам оккупировать город, выкрадывать и насиловать детей и девушек.

Через пару часов после совещания, в минуты перерыва, он позвонил на квартиру Мазаевых и, узнав, что Лиза дома не появилась и не пришла на работу, он продолжил ругаться… А уже через час шустрый таксист примчал его к дому. Обняв за плечи рыдающую Ольгу, выслушав ее вопль о том, «почему на ее семью обрушилось такое горе», он сам прослезился и едва не заплакал.

Жалостливые вопли и причитания матери никого не могли оставить безучастными. Появившийся наконец-то в квартире участковый – суровый на вид, безалаберный, с отстраненным взглядом, но и тот склонился над Ольгой Владимировной, стал боязливо ее утешать.

– Что вы так убиваетесь, может, она еще и никуда не пропала… Может, вернется. Подождите плакать, зачем сердце напрасно надрывать?

После этих слов у Ольги Владимировны слезы полились градом, а ноги подкосились, и она тихо-тихо стала падать на колени. Муж успел схватить ее обеими руками, положил на диван, осторожно пропихнул под голову подушку, затем притянул голову жены к себе, пальцами вытирал слёзы и нежно прижимался щекой к ее щеке, слушая, как она дышит.

– Господи, что же нам делать? – завертелся юлой по квартире Алексей Константинович.

В ответ – тишина. Никто не знал, о чем говорить.

– Почему этот подонок Анзор пристал к такой мирной, добропорядочной семье? – снова раздался его крепкий сердитый голос. – Да я башку снесу этому Анзору, если с ней что-то случится.

– Вы зря всех-то не подозревайте, – замахал рукой участковый Акбердин, двигая вверх-вниз плечами, на которых сияли майорские погоны. – Отчего вы решили, что Анзор имеет какое-то отношение к пропаже Елизаветы Николаевны?

– А кто еще в нашем доме способен на всякие подлости, мерзости и убийства? – вскипел, взревел Николай Степанович.

– Да много у вас тут живет плохого народишку, – глубокомысленно заявил майор. – Есть кому подлость совершить и кроме Мамедова.

– Это вы бросьте, – прикрикнул хозяин квартиры. – Народ у нас добропорядочный.

– А еще живут бездельники, алкаши всякие… Да и хапуг, жадных до денег много. Заплатить долги за квартплату и то не хотят.

– Вот вы о чем! О долгах ТСЖ… Но мы не обязаны десятикратную плату вносить таким мошенникам, как Анзор. У них нет ни совести, ни чести, в глазах – одни деньги.

– Правильно. Нынче все деньги зарабатывают. Деньги у нас никто не отменял. Деньги у нас все определяют. Я вам уже говорил о этом…

– Вы говорили, что деньги выше закона…

– Нет уж, это не мои слова.

– Да вас, видимо, деньги тоже одурманили, тянут вниз…

– Деньги не гиря, тянущая вниз, деньги – воздушный шар, который тянет кверху.

– Страшный ты человек, майор, и совсем не нашенский… Такой же чужой, как твой любимец Анзор. Но когда-нибудь ты, майор, сорвешься с этого шара и разобьешь свою голову…

– Зря такими словами разбрасываетесь, Николай Степанович. Пострадать можете…

Нелицеприятная перепалка заметно перешла на повышенные тона и угрозы. Майор часто моргал глазами и пытался унизить хозяина квартиры, насладиться сознанием своего превосходства. У Николая Степановича появилось откровенное чувство брезгливости к оппоненту, с каждой секундой он чувствовал прилив бессильной ярости, но давать волю эмоциям сейчас он не имел права…

Майор попытался задать вопросы о том, куда и к кому могла вечером уйти Лиза. Но в этот момент Ольге Владимировне стало совсем плохо. Она схватилась руками за грудь и мучительно застонала, закрыла глаза, и тело ее съежилось в неестественной позе.

– Врача, Коля, вызови скорей врача, – попросила она торопливо и смущенно.

«Скорая» приехала без задержки. Но пока она мчалась к больной, та уже теряла последние силы. Губы ее бормотали что-то невнятное и вдруг перестали шевелиться, застыли, лицо стало серым, бескровным.

Николай Степанович, глядя на то, как врачи суетливо набросились на тело жены и начали массировано стимулировать работу ее сердца, неожиданно почувствовал, какой болью пронизано сейчас сердце любимой женщины. Его охватывал необъяснимый растущий ужас… «Олечка, любимая, дорогая, только держись!» – молитвенно говорил он сам с собой, высматривая лицо неподвижно лежащей на диване жены. Он метался вокруг врачей, громко стукая ботинками по паркету, но они не замечали его. В потухших глазах не было ничего, кроме необъяснимой тревоги.

В молчаливых комнатах резко запахло лекарствами. Майор Акбердин переминался с ноги на ногу возле стенки, щурился, глядя по сторонам, и соображал, как ему поступить в столь неординарной обстановке. Наконец он, подрагивая мясистыми щеками, решился покинуть квартиру. Его уход никто не заметил.