Досье «ОДЕССА» - Фредерик Форсайт

Йозеф встал, собираясь уходить, но передумал, посмотрел на Миллера и сказал:

– Вы даже не представляете, как вам повезло. Зиги позвонила мне ровно в полдень, за два с половиной часа лихорадочной езды я добрался от Мюнхена до виллы Рошманна и едва успел спасти вас от смерти. – Он подошел к двери, взялся за ручку. – Мой вам совет: получите страховку за «ягуара», купите «фольксваген», женитесь на Зиги и занимайтесь журналистикой. Не лезьте больше в дела профессионалов.

Через полчаса пришла медсестра и сказала: «Вам звонят, герр Миллер. Снимите трубочку».

Это была Зиги. Она смеялась сквозь слезы. Недавно ей самой кто-то позвонил и сказал, что ее Петер попал в Главный госпиталь Франкфурта.

– Я сейчас же выезжаю, – пообещала она и повесила трубку.

Телефон тут же зазвонил вновь.

– Миллер? Это Гоффманн. Я только что прочитал о тебе в сводке последние новостей. Как твоя голова?

– В порядке, герр Гоффманн, – заверил Миллер.

– Отлично. Когда поднимешься?

– Через несколько дней. А что?

– У меня есть заманчивое предложение. Немало дочерей богатых немецких папаш ездят в Альпы и спят там с молодыми симпатичными инструкторами, которые учат их езде на горных лыжах. А в Баварии есть клиника, которая выручает девочек из беды. За хорошую мзду и гарантию того, что папаша ничего не узнает. Из этого можно сделать отличную статью. Секс на снегу, оргии в Альпах. Когда сможешь ею заняться?

– На будущей неделе, – поразмыслив, ответил Миллер.

– Отлично. Кстати, как твоя охота на Рошманна? Поймал его? Добыл материал?

– Нет, герр Гоффманн, – медленно проговорил Миллер. – Ничего не получилось.

– Так я и знал. Ну, поправляйся. До встречи в Гамбурге.

Самолет, на котором Йозеф возвратился в Израиль рейсом из Франкфурта с остановкой в Лондоне, приземлился в тель-авивском аэропорту «Род» вечером во вторник. Агента «Моссада» встретили двое мужчин, посадили в машину и отвезли к полковнику, который подписал шифровку псевдонимом «Баклан». Йозеф беседовал с ним до двух часов ночи, каждое его слово фиксировал стенограф. Когда разговор закончился, полковник откинулся на спинку кресла, улыбнулся и предложил подчиненному сигару.

– Вы молодец, – похвалил он Йозефа. – Мы проверили, чем занимаются на том заводе в ФРГ, и обо всем сообщим властям – анонимно, разумеется. Его исследовательский отдел распустят. Если этим не займутся немцы, позаботимся мы сами. Ученые, по-видимому, просто не знают, на кого работают. Так что мы побеседуем с каждым лично, и большинство, я уверен, согласится уничтожить свои деловые записи. Ведь они понимают – настроение в ФРГ царит произраильское, потому, если дело получит огласку, им не поздоровится. А так они просто сменят работу и станут держать язык за зубами. Как правительство ФРГ и мы. А Миллер?

– Он тоже не проболтается. Что будет с ракетами?

Полковник выпустил столбик дыма и взглянул в окно на ночное небо.

– По-моему, они уже не взлетят, – сказал он. – Насеру надо доделать их к лету шестьдесят седьмого года, а, если исследовательские работы на заводе Вулкана остановить, египтяне к этому сроку ни за что не успеют.

– Значит, опасности больше нет, – сказал Йозеф.

– Опасность есть всегда, – улыбнулся в ответ полковник. – Она просто меняет облик. Эта, может быть, и миновала. Но главная остается. Чтобы избавиться от нее, придется воевать еще и, наверное, еще раз. Впрочем, вы явно устали. Идите домой, отдохните.

Он вынул из ящика полиэтиленовый пакет с личными вещами подчиненного. Йозеф положил на стол поддельный западногерманский паспорт, деньги, кошелек и ключи. Взял пакет, прошел в соседнюю комнату, переоделся там, оставив начальнику свое немецкое платье.

Когда он вернулся, полковник одобрительно оглядел его с ног до головы, пожал ему руку и сказал:

– Добро пожаловать в отечество, майор Ури Бен-Шауль.

Услышав имя, которое Йозеф взял себе, приехав в Израиль в 1947 году, он почувствовал себя дома.

До своей квартиры в пригороде Тель-Авива он добрался на такси, дверь открыл ключом, вынутым из полиэтиленового пакета.

В темноте спальни едва просматривалась его спящая жена Ривва, легкое одеяло мерно поднималось и опускалось от ее дыхания. Он заглянул в детскую, посмотрел на сыновей – шестилетнего Шломо и двухлетнего Дова.

Ему очень хотелось лечь рядом с женой и проспать несколько суток подряд, но нужно было сделать еще одно дело. Поставив чемодан, он бесшумно разделся, снял даже исподнее, облачился в чистое белье, взятое из комода. Жена так и не проснулась.

Потом он вынул из гардероба форменные брюки, выстиранные и выглаженные, как всегда, к его приезду, надел их, упрятал концы штанин под до блеска начищенные черные сапоги со шнуровкой. Его рубашки цвета хаки висели там же, где всегда, горячий утюг оставил на рукавах острые, как бритва, стрелки. Он надел одну из них, галстук, а поверх – китель со стальными крылышками офицера воздушно-десантных войск на груди и пятью нашивками за Синай и операции в тылу противника.

Последним он надел красный берет. Потом сложил в сумку несколько нужных ему вещей. Когда он вышел из дома к автомобилю, оставленному месяц назад у подъезда, на востоке уже занималась заря.

Хотя зима еще не кончилась – было двадцать шестое февраля – в воздухе уже чувствовалось нежное дыхание, обещавшее чудесную весну.

Он выехал из Тель-Авива с северо-восточной стороны и двинулся по шоссе на Иерусалим. Предрассветный воздух, как всегда, был тихий, чистый и умиротворяющий, что не переставало удивлять майора. Тысячи раз, стоя в карауле, встречал он в пустыне рассвет, прохладный и прекрасный, совсем не предвещавший изнурительно жаркий день, который солдату вполне может оборвать смерть в бою. Это лучшее время суток.

Дорога шла по плодородной приморской равнине к рыжим холмам Иудеи, через деревушку Рамлех, в тот час уже проснувшуюся. За ней в те дни стояли иорданские войска; чтобы объехать их, пришлось дать крюк километров в семь. Совсем рядом варили завтрак для солдат Арабского легиона, ввысь поднимались столбы голубого дыма от полевых кухонь.

Арабы из деревни Абу-Гош еще не встали, майор беспрепятственно миновал последние перед Иерусалимом холмы, а тут и солнце взошло, осветило минареты в арабской части разделенного города.

Майор остановил машину в полукилометре от цели своего путешествия, мавзолея «Иад Вашем», оставшуюся часть пути прошел пешком, по аллее, посаженной в честь иноверцев, которые пытались помочь Израилю, к огромным бронзовым дверям, охранявшим усыпальницу шести миллионов евреев, погибших во время второй мировой войны.

Старик привратник сказал было, что мавзолей еще закрыт, но узнав, зачем приехал майор, впустил его. Ури вошел в Зал памяти и огляделся. Он не раз бывал здесь, поминал родителей, но тяжелые гранитные глыбы, из которых была сложена усыпальница, по-прежнему внушали благоговейный страх.