Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит - Генри Лайон Олди

Черное и белое. Белое и черное.

Колоннада портика вокруг источника Пирена.

В роще бродит белая тень. Приближается к чаше фонтана, отдаляется. Я надеялся, что услышу цокот копыт. Нет, не слышу. Думал, увижу могучего жеребца, рядом с которым забияка Пиррий – мул, а лютый Агрий – вьючный осел. Нет, не вижу. Мощи не вижу, силы. Кто бы ни бродил под сводами портика, он скорее уж сродни фессалийскому пиндосу, уроженцу речных долин Пинда. Тьма скрадывает очертания, но все, чего я не вижу, я легко могу представить. У отца в конюшнях есть такие. Мелкие: меньше пяти подесов в холке, меньше десяти талантов[77] весом. Серые, гнедые, вороные. Белых нет, врать не стану. Круп, помнится, слабый, туловище легкое, узкое, спина длинней обычного. Глазки маленькие, злые. Норов не из лучших: пиндосы – своенравные упрямцы. Хотя в горах лучше пиндосов не найти никого – папа говорит, они прыгают как критские козероги. Я на Крите не был, но папе верю.

Ты такой, Пегас?

Большой конь не прошел бы там, где сейчас ходишь ты.

Луна прячется за облаками. Тень бледнеет, сейчас легко представить, что это вовсе и не конь. А кто? Я, кто же еще?! Я смотрю на себя самого, прячась на дальней, северной стороне площади. Между нами – блеск плит, вытертых ногами горожан. Радуйся, маленький Гиппоной! Тебе восемь лет, скоро девять. Ты только что сбежал из дома, обидные слова матери горят в твоем сердце. Львица, Горгоны, встреча с Гермием – это все будет потом. А что сейчас?

Каменная чаша. Ребристый бортик.

Источник Пирена.

И слабый шепот, голос из прошлого: «Я пришел прощаться. С кем, если не с тобой?»

С кем приходишь прощаться ты, Пегас? Кого ищешь? Куда бежишь?! Возможно, сегодня я узнаю ответы. Я ведь Гиппоной, Тот-кто-понимает-лошадей. А может, ты убьешь меня, белый конь. Других ведь убил, правда? Дерзких, рискнувших приблизиться к тебе?

Почему не меня? Чем я лучше?!

«Ты решаешь, убивать меня или нет, – сказал я лукавому богу, разгадав его замысел. – Ты думаешь, что если начать меня убивать – появится радуга. Радуга и великан.» Если Пегас захочет убить меня, придет радуга, за ней великан. Меня нельзя убить. Я в безопасности. Останусь в укрытии или пойду через площадь, вернусь домой или шагну под портик, к источнику – меня нельзя убить. Я верю в это всем сердцем, это правда, непреложный закон.

Не верю. Неправда.

К тринадцати годам жизнь потрепала меня в достаточной степени, чтобы я утратил веру в добрый исход событий. Даже если все складывается в твою пользу, этим не стоит обольщаться. Радуга опоздает, великан передумает. Пегас успеет первым. Спасение от львицы? Чудо, а чудеса не повторяются. Меня принесут во двор, холодного, с проломленной грудиной. Моя тень, спускаясь в царство мертвых, станет жаловаться Водителю душ, захлебываясь от праведного возмущения:

«Нет, ты представляешь! Я ждал, рассчитывал, а он?! Где радуга? Проклятый конь прикончил меня, но где же радуга?! Обман, все обман, гнусная ложь!» И Гермий кивнет, соглашаясь.

Смешно, не правда ли?

Дети бессмертны. Неуязвимы. Победительны. Я не ребенок. Я вижу мир во всей его неприглядности. Даже если на дворе ночь, луна мелькает за облаками, мороча зрение, а от крылатого коня остается только белая тень – я вижу все, что надо, и не топорщу, как воробей, куцые перья надежды.

Боги бессмертны. Неуязвимы. Победительны. Я не бог. Я знаю, что это не так. Я помню рассказ о Танате Железносердом, золотых цепях и старом хитреце. Помню деда, вернувшегося из царства мертвых. Боги как дети?

Забавная мысль. Опасная.

Дедушка рассказывал мне про глупую красавицу Пандору, невестку[78] Прометея, подарившего людям огонь. Когда Пандора открыла крышку заветного ларца – беды и несчастья мигом разлетелись повсюду, а на дне осталась лежать она, надежда. Я еще удивлялся: «Надежда? В числе бед? Несчастий?!» Сизиф улыбался. О, как он улыбался, не вступая в объяснения с мелким дурачиной!

Мысли путаются. Вряд ли я сейчас размышляю связно. Ну и что? Поняли вы меня, не поняли, жив я, мертв – вам не все ли равно? Я сам себя не понимаю. Мне без разницы, живой я или хладный труп. Я столько ночей не спал, так недолго и обезуметь. Сегодня я укрощу Пегаса. Или умру. Или будет радуга. В любом случае я избавлюсь от ночных кошмаров. Буду спать как младенец, в этом я уверен.

Встаю. Не прячусь. Иду через площадь.

Сейчас он улетит.

Не улетает.

Отступил дальше под портик, встал в торговых рядах. Смотрит на меня? Не знаю. Зажмуриваюсь на ходу. Чую ли я его? Нет, не чую. Открываю глаза. Мелкий, ничем не примечательный конек. Крылья? Крыльев нет, с крыльями он бы там не поместился. Как ты летаешь, Пегас? Даже у Гермия есть крылышки на сандалиях.

Фыркает. Слышу.

Чем это пахнет? Водорослями? Морем?

Океаном?!

Останавливаюсь. Стою. Слышно, как журчит вода в чаше. Бойкий фонтанчик взлетает, падает, окутывается брызгами. Взлетает, падает. Пегас бьет копытом: раз, другой. Проходы между рядами не замощены камнем, там деревянные настилы. Звук от удара глухой, неприятный. Доска трескается, взвизгивает как от боли. Дубовая доска толщиной в четыре пальца. Может, больше. Она лежит на мощных брусах, укрепленных по всем правилам градостроительства. Доска и брусы скреплены прочными шипами, утопленными в гнезда, а кое-где – даже коваными гвоздями. Дедушка не скупился на расходы, когда дело касалось источника Пирена.

Удар. Треск.

Фессалийские кони не способны на такой подвиг. Никакие кони не способны. Я замедляю шаг. По спине течет струйка пота. Пот холодный. Это не пот, это вода из каменной чаши. Источник Пирена омывает мои лопатки, поясницу.

Иду дальше. Вот и колонны.

– Пегас?

Думал, он заржет. Он захрипел. Я не слышал раньше, чтобы конь издавал такой звук. В хрипе – угроза. Он что, рычит?!

– Иди сюда, не бойся.

Я сошел с ума. Это я прошу его не бояться? Да я сам помираю от страха! От страха и желания увидеть его – всего, от копыт до ушей. Там, в торговых рядах, за вереницей колонн, мне видно плохо. Не лошадь, призрак.

Что это трещит? Доска?

Боги милосердные!

Белая тень делается больше. Еще больше. Это уже не фессалийский пиндос. Это даже не Агрий. Какой там Агрий! Это Посейдон-Черногривый в мощи и славе. Ему тесно в рядах; ряды расступаются, двигаются под напором дикой необузданной силищи, дают место новому Пегасу. Каменные лавки для торговли ползут в сторону портика, упираются в колонны заднего ряда. Две колонны не выдерживают, ломаются. Оседают на землю: медленно, в облаке пыли. Пентеликонский мрамор, милетский известняк основы: пыль, пыль, пыль. Лунный свет играет с облаком, превращает в клубящийся жемчуг.