Нет кузнечика в траве - Елена Михалкова

– Я уже почти справилась.

Бежевые волны гречки вокруг мамы говорят об обратном.

– Правильно, помоги матери, – отзывается отец. – А то шляешься целыми днями. Ни прибраться, ни по огороду…

– Прибираюсь я!

– Знаю я, как ты прибираешься…

Отец ворчит. Однако как Оля ни вслушивается, в его упреках нет угрозы. Он добродушный глава семейства, поучающий свою дочь больше по привычке, чем по необходимости.

– Где шлялась-то? Рассказывай!

Оля на ходу выдумывает историю о походе в лес. Они болтают с отцом, пока мать молча продолжает свою работу. Шуршит гречка, звякают камешки о дно эмалированной миски, басовитый хохоток отца перебивает Олин рассказ о Димке, который полез в дупло и застрял.

– Ха-ха! Рукой, значит… И чего, по локоть? А ты чего? А дрозды, значит, вьются? Ах-ха-ха!

Успокоившись, он утирает выступившие от смеха слезы.

– Поужинай. Косточки вон торчат, смотреть страшно.

На столе преют под крышкой блины. Девочка заворачивает в верхний кусочки селедки. Сладкий блин с соленой селедкой – это очень вкусно.

– На улице чего-то тихо. – Отец приподнимается, смотрит в окно. – Не гуляет никто. Дождь, что ли, собирается?

– Не. Все передачу смотрят.

– Это какую?

– «Счастливый случай».

– А мы чего ж сидим? Натаха, включи-ка.

Мама коротко взглядывает на отца. Руки ее в пыли от крупы, спина согнута.

– Включи сам.

Он вздыхает и трет переносицу.

– А ведь я этот «Сони» в восемьдесят восьмом привез из рейса. В Гамбурге стояли, как сейчас помню… Порт, конечно, огромный. Целый город! Всю Русму можно в один пароход посадить. Лодочки такие бегают… черно-желтые… Видала ты, Оль, черно-желтые лодочки?

Девочка качает головой и мычит. Рот ее забит блинами. Она, оказывается, жутко проголодалась, пока шлялась по поселку.

– Но больше всего я на асфальт глядел. По нему идешь – а он такой чистый, что на нем спать можно. Потом увидел, что наплевано, и даже полегчало. Там у нас смешная история вышла. Вода нужна была питьевая на обратный путь. Подъехала машинка, тоже чистенькая, как игрушка. И шланги чистые, без запаха. Закачали две цистерны. Капитан подходит, принюхивается – а там не вода, а топливо! Еж твою медь! Топливо залили вместо воды, можешь представить? Капитан давай глотку драть! Аж перепонки лопаются. Вахте, понятно, люлей выписали, а потом вся команда наш питьевой танк отмывала от солярки – ну, бак от топлива то есть. Только я ходил радовался. Понимаешь, Лелька, почему?

– Нет. Почему?

– Так напутали-то на берегу! Немцы напортачили, понимаешь? Привезли топливо вместо воды. А мы не просекли, потому что у них все отмытое, чистенькое, без запаха. Ты бы на шланги в наших портах поглядела! От них вонь такая, что потом ее из носа выковыривать можно, как козявки. И грязные, хуже калош по осени! А у немцев не так. Смотришь – и завидно, и зло берет. Вот суки! Ну как без дерьма-то в нашем деле? А у них как-то получается… Только если шланг был бы грязный, мы не ползали бы потом в танке, точно в гробу, неделю с тряпками, да притом без всякого толку – ну никак в судовых условиях не отмоешь его, хоть языком вылизывай! Как мы этих немцев костерили! Вахтенный механик наш, Ванька Чепура, пять дней только матом мог разговаривать. Остались бы в порту – ей-богу, новую войну бы развязали!

Неужели, думает Оля, они с папой говорят нормальными человеческими голосами? Пахнет селедкой, лает уличный пес, светится торшер, гречка шелестит под ладонями. Все так обычно и так неправдоподобно…

Отец мечтательно посмеивается.

– Тому дураку-матросу, который на вахте стоял, хотели темную устроить. А он одно талдычит: «А я чего? Шланги чистые! У меня хозяйство в штанах так не блестит после бани!» Глянешь на него и понимаешь, что на его месте тоже бы прошляпил. Капитан потом замучился диспетчерам отвечать, зачем приняли дополнительное топливо, если были полные баки. Он такой: «По ошибке!» А они пальцем у виска крутят: как можно воду с соляркой перепутать? А вот так! Немцы, суки, подсуропили. Повесить бы их на портовых кранах и поглядеть, обосрались они или все ж таки в чистом исподнем болтаются.

Отец ставит свои большие ладони на подлокотники, выталкивает себя из кресла. Выпрямившись, покачивается, словно удерживая равновесие. Вразвалочку проходит четыре шага до телевизора. У него походка матроса, только что сошедшего на берег. Девочка не может удержать улыбку, глядя, как он дурачится.

Пальцы крепко обхватывают пульт. Уже не прикидываясь моряком, отец быстро подходит к матери и со всей силы бьет ее пультом по тому месту, где под шеей на спине выпирает жировой бугорок. Мама иногда просит Олю по вечерам размять его. От неожиданного удара мамина голова подскакивает, и челюсти клацают с громкостью упавшей на кастрюлю металлической крышки.

– Я. Зачем. Этот. Сраный. Телик. Вез. Хрен. Знает. Откуда. – Отец вколачивает каждое слово в мамину спину. – Чтобы ты, сука, выкобенивалась мне тут? А?

Самое поразительное, что ухмылка так и не сходит с его лица.

Ему не нужно было разгоняться, с запоздалым ужасом понимает Оля. Ему даже не пришлось напиться. Все последние дни он пребывал в готовности к этому броску. Он был счастлив, ожидая этой минуты.

Оля вскакивает, но мама неловким движением перекатывается на бок. Рука ее ныряет под рубашку, а когда появляется снова, в ней сверкает лезвие.

Должно быть, она много тренировалась. Училась доставать его из любого положения.

Но первый же выпад отец без труда отбивает коленом. Хватает ее за запястье, выкручивает руку, и мама кричит от боли.

– Пасть закрой!

Нож со стуком падает на пол. Отец отшвыривает его ногой под комод, сдергивает со стола кухонное полотенце и запихивает матери в рот. Над нарисованными ромашками Оля видит вытаращенные в ужасе голубые глаза.

– Такую технику испортила, тварь!

Отец снова бьет ее кулаком в живот, и на лице его наслаждение.

– Ох! Наконец-то…

Это он про мешок, понимает Оля, про свой мешок с песком. Не нравился он ему.

Мама мычит, глаза ее закатываются под лоб.

– Куда, сука? – От оплеухи она открывает их снова. – Рано. Рано!

Отец бросает короткий взгляд на Олю и на секунду замирает, озадаченный. Девочка стоит посреди комнаты, не пытаясь ему помешать.

– Ты же видела, да? – тяжело дыша, говорит отец, отвлекаясь от обмякшего тела. – Видела, как она меня послала?

Девочка молчит, но что-то в ее взгляде подсказывает отцу, что он обрел союзника. По его губам расползается понимающая ухмылка. «Струсила. После прошлого раза не полезет, набралась ума».

Мама внезапно приходит в себя. Руки взлетают в воздух, она машет кулаками, изредка попадая в отца.