Во власти девантара - Бернхард Хеннен

— Что же, открывайте ворота! — решительно приказал Эрек. И никто ему не противился.

Три недели Мандред вместе с эльфами гостили в деревне. То было время, когда Альфадас учился видеть мир людей новыми глазами. Ему нравилось грубоватое уважение, которое выказывали ему, и то, как молодые девушки смотрели ему вслед. Жизнь была простой. Внимательнее всего нужно было следить за тем, чтобы на грязной дороге тебя не сбили свиньи, пребывавшие в дурном расположении духа. Роскоши не было. Грубая шерсть, которую пряли женщины, царапала кожу. В домах вечно сквозило, дым разъедал глаза, когда в длинном доме все собирались поздней ночью за выпивкой и разговорами. Альфадас с недоверием слушал рассказ Кальфа о том, как прошлой зимой в лесах на противоположном берегу фьорда видели тролля-разведчика. Поэтому и палисад вокруг деревни укрепили. Даже эльфы отнеслись к этому известию со всей серьезностью.

Пробыв в Фирнстайне двадцать дней, Олловейн и Фародин стали торопить товарищей к звезде альвов.

Кальф был единственным человеком, который испытал облегчение, когда небольшой отряд на рассвете двадцать первого дня переправился на другой берег фьорда в лодке Эрека Рагнарсона. На сердце у Альфадаса было тяжело, ведь на берегу стояла Асла, внучка Эрека. Она в буквальном смысле околдовала его своим кротким нравом. Любая из эльфиек при дворе Эмерелль превзошла бы Аслу по красоте, но в девушке горел огонь страсти, почти неведомый эльфам, возраст которых насчитывал несколько столетий. Она не привыкла скрывать свои чувства за красивыми словами. И когда Альфадас переправлялся на другой берег, на глазах у нее стояли слезы.

Воин то и дело оборачивался, когда они ехали к кругу камней. Даже когда их уже почти не было видно, девушка в голубом платье с развевающимися светло-русыми волосами продолжала стоять на берегу.

— Тебе следует признать Кальфа ярлом, — вдруг сказал Мандред. — Он хороший человек.

Слова отца удивили Альфадаса.

— Ты ярл Фирнстайна, — возмущенно ответил Альфадас.

Мандред пристально посмотрел на него.

— Это было более тридцати лет назад. Я больше не принадлежу к этому миру. Было бы нечестно по отношению к Кальфу и остальным, которые родились после меня, если бы я вернулся в Фирнстайн. И по отношению к тебе тоже, сын мой. Твое время пришло.

Альфадас не знал, что ответить. Они немного отстали от эльфов, чтобы остальные не слушали их разговор.

— Каждый год на праздник зимнего солнцестояния деревня выбирает ярла на следующий год. Не думаю, что тебя сделают ярлом уже в эту зиму. Сначала ты должен проявить себя… в бою, в повседневной жизни. Я вижу в тебе все качества хорошего предводителя, сын мой. Я знаю, что ты достигнешь многого, если останешься.

Мандред придержал свою кобылку и посмотрел вниз, на деревню. Когда он снова заговорил, голос его звучал глухо.

— Она все еще смотрит тебе вслед. Ты только взгляни… Не раздумывай долго, такой женщины ты в Альвенмарке не найдешь. Она горда и не позволит бросить себя. Я уверен, что иногда она будет отравлять тебе жизнь. Но она любит тебя и состарится вместе с тобой. Ни одна эльфийка тебе этого не подарит. Эльфийка-долгожительница в один прекрасный день может остаться с тобой только из сочувствия или по привычке.

— Если бы я и остался, то в первую очередь из-за рассказов о троллях, — серьезно ответил Альфадас.

Его отец сумел скрыть улыбку.

— Конечно. И должен сказать, что я был бы спокоен, если бы знал, что в деревне есть мужчина, которого учил сражаться Олловейн и которого за последние три года я натаскал всяким грязным приемам… И если тебе все же здесь не понравится, то приходи в ночь полнолуния к кругу камней и позови Ксерна. Я уверен, что он услышит тебя.

— Останусь для начала на зиму, — решил Альфадас. И удивился тому, что внезапно почувствовал сильное облегчение.

— Вот-вот… из-за троллей, — подтвердил Мандред и словно невзначай бросил взгляд на берег фьорда. — Нет, она на самом деле упряма. Все еще ждет.

— А ты не хочешь остаться? Фирнстайну пригодилась бы твоя секира.

— Меня там уже никто не ждет. Я не вынес бы жизни в тени Дуба на могиле Фрейи. Девантар украл у меня возлюбленную. Я помогу Фародину и Нурамону отыскать свою любовь. И еще у меня кровная месть девантару. Мое прошлое — пепел, а будущее — кровь. Я испытываю облегчение от того, что тебя не будет рядом со мной. Может быть… — он запнулся. — Если девантар мертв, то, быть может, я смогу мирно жить в Фирнстайне, — он улыбнулся. — В любом случае, если ярл Альфадас Мандредсон не будет против того, чтобы в его деревне жил упрямый старик.

Тень тучи промелькнула над склоном холма. Умолкли птицы и сверчки. Внезапно Альфадасу показалось, что он никогда больше не увидит своего отца.

Они молча ехали по ночному лесу. Теплый осенний ветер срывал последние листья с ветвей. Никогда прежде Мандред не чувствовал настолько отчетливо магию Альвенмарка. Луна висела низко в небе и была гораздо больше, чем в мире людей. Этой ночью она сверкала красноватым светом. «На луне кровь», — шептались эльфы; они видели в этом предвестие несчастья.

Но самым жутким в эту ночь был свет. Он немного напоминал колдовское сияние, которое ему иногда доводилось видеть в ясные зимние ночи над Фирнстайном. Но это сияние было серебряным. И оно стояло не высоко в небе, а лежало меж деревьев, словно вуаль, сотканная из лунного света. Меж ветвей время от времени плясали искорки, похожие на звезды, которые спустились с небес.

На этот раз они не пошли к замку Эмерелль и не стали переходить через Шалин Фалах, Белый Мост. Нурамон пояснил, что в последние часы осени эльфы отмечают праздник Серебряной ночи. Они встречаются на поляне посреди Старого леса. Когда-то именно с этого места из их мира ушли альвы. Только в эту ночь Эмерелль могла сплести заклинание, позволявшее слышать голоса предков — тех эльфов, которые ушли в лунный свет.

Друзья ехали по лесу на протяжении нескольких часов, и Мандред прикидывал, что полночь уже близко, когда вдруг зазвучала негромкая музыка. Сначала это было сродни предчувствию, едва слышимое изменение в звуках леса. Крик сыча и шорох мышей в сухой листве все больше и больше блекли, когда вдали послышалась песня флейты. Мандреду показалось, что в тени деревьев он увидел козлоногое существо, игравшее на свирели и танцевавшее под ее звуки.

Затем к песне флейты примешались другие звуки, которые сын человеческий не сумел отнести ни к одному известному ему инструменту.

Эльфы нервничали, словно дети, ждущие сладостей, которые пекут во Фьордландии на праздник яблок.

Меж деревьев появилось красное сияние. Огромный фонарь… Нет, палатка, в которой горел свет. Лес расступился, и Мандред остановился, пораженный открывшимся перед ним зрелищем. Они добрались до широкой поляны, в центре которой возвышался большой холм, на вершине которого словно росла отвесная скала. Снизу казалось, что она достигает самого лунного диска. Подножие скалы не смогли бы охватить даже пятьдесят взявшихся за руки мужчин. Тысячи огоньков танцевали вокруг потрескавшегося камня.