Кукольник - Родриго Кортес

«Идти по следам крови Лоуренсов…» — мелькнуло в его разгоряченном мозгу.

— Ч-черт!

Все складывалось один к одному. Фернье убивал тех, кто имел особое отношение к Джудит Лоуренс… тьфу ты!.. то есть Вашингтон. Причем в строгой временной последовательности. Следующей ступенью должна была стать сама Джудит, а последней — Джонатан Лоуренс, ее единокровный брат. Только теперь все разорванные нити срастались в одно целое.

На поиски Джудит Вашингтон были брошены все силы. Фергюсон выпросил у Джонатана поясной портрет его отца, съездил с одним из надсмотрщиков в Новый Орлеан, отыскал «Гильдию мастеров истинного искусства» и полдня сидел рядом с художником и надсмотрщиком, добиваясь точного отображения черт беглой рабыни. И когда надсмотрщик подтвердил, что эксперимент удался, лейтенант мог только покачать головой: Джудит, Джонатан и их общий отец были — одно лицо.

Затем Фергюсон съездил в типографию, долго ждал изготовления дагерротипа, затем лично составил текст листовки и отвез его на почту и в управление полиции штата Луизиана, а затем и штата Миссисипи, и через сутки портреты Джудит Вашингтон с согласованной с Лоуренсом суммой вознаграждения в одну тысячу долларов были вывешены на каждом фонарном столбе обоих штатов.

Никогда Джудит не было так хорошо, разве что в детстве, с бабушкой на кухне. Она нянчила детей, ела с хозяевами за одним столом и постепенно отвыкала вздрагивать каждый раз, когда кто-то из белых повышал голос. А вечерами, когда все трое хозяйских детей засыпали, она садилась у окна и мечтала.

Она думала о том, как однажды Луи покончит со своими делами, вернется и, как обещал, шаг за шагом будет учить ее быть как белая. Ходить, как белая, говорить, как белая, думать, как белая… а потом… — на этом месте Джудит всегда прикрывала глаза, стараясь сделать трудновообразимую картинку поярче — а потом он возьмет ее на Север, в Бостон. Она еще в детстве слышала от кого-то, что там негры почти ничем не отличаются от белых и ходят в таких же костюмах, с тростями, зонтами и даже моноклями!

Когда Джудит впервые услышала про Бостон, она не поверила и долго-долго хохотала, настолько абсурдным ей показалась эта картина: она и с зонтом — ни дать ни взять миссис Лоуренс! — царствие ей небесное… И только потом, когда она впервые попала в господский дом и также впервые увидела настоящее зеркало, а не эти исцарапанные кусочки, Джудит испытала невнятную тоску. Лицо, которое смотрело на нее из зеркала, было почти точной копией сына Лоуренсов Джонатана. А значит, если бы не насмерть перепуганные глаза, она могла иметь и зонт, и монокль.

Затем была постель масса Джереми — два года, ночь за ночью и по нескольку раз, дикая, почти животная ревность Джонатана, затем — плантация, побег… поимка… ожидание справедливого, но жуткого возмездия…

Только увидев рубцы на запястьях Луи, Джудит вдруг особенно остро осознала, что все возможно — и зонтики, и монокли. Теперь, в доме обедневших фермеров Ле Паж, эта возможность медленно, но верно становилась реальностью.

Вот и этим утром, проснувшись и наскоро приведя себя в порядок, Джудит кинулась одевать, умывать и кормить детей, а затем, поиграв с ними до обеда и уложив младших спать, вышла со старшим, Жаком, на крыльцо, села на прогретые солнцем ступеньки и провалилась в грезы — прекрасные, как все невозможное… А через два часа кинулась к подъехавшему экипажу хозяина помогать разгружать привезенные из города инструменты и, если хозяйке удалось настоять на своем, платье для своей средненькой — Жанны.

Но как только она подошла, из экипажа вылез грузный, тяжелый полицейский.

— Джудит Вашингтон? — глянул полисмен в мятый листок и широко улыбнулся. — Ну, конечно же, это ты…

Луи торопился в Луизиану изо всех сил, но невезение словно шло перед ним, оповещая всех встречных о недопустимости даже малейшей помощи этому элегантному белому джентльмену. На пароме он попал в полицейскую облаву и долго ждал своей очереди к сержанту, чтобы потом в считаные минуты исчерпать это досадное недоразумение. На том берегу, в Новом Орлеане, ему пришлось черт знает сколько ждать экипажа — полиция и здесь устроила поголовную проверку документов. Затем у нанятой им кареты на полдороге отвалилось колесо, и он был вынужден ждать попутного экипажа, а потом еще четыре часа трясся в набитой сеном телеге и около часа шел пешком к дому семейства Ле Паж.

И вот здесь его ждала новость.

— А эта-то, Джейн ваша, беглой оказалась, — мерзко улыбнулась куда-то вбок, стараясь не смотреть ему в глаза, хозяйка.

— Вот полицейские сегодня эту преступницу и забрали, — стараясь выглядеть суровым и патриотичным, поддержал жену хозяин. — Кстати, и про вас интересовались, хоть вы и белый…

У Луи потемнело в глазах. Он видел мельком какие-то листовки на фонарях и помнил цифру с тремя нулями — одна тысяча долларов ровно, но подходить ближе, чтобы выяснить, кого конкретно они ищут, не стал — слишком невероятной показалась такая сумма.

— Да, удружили вы нам, Луи, — покачал головой хозяин и, как бы сердясь, но как бы и прощая, протянул ему руку для пожатия. — Подкинули, так сказать, подарочек.

Луи принял руку, сжал ее, а когда брови фермера болезненно поползли вверх, сунул левую руку в карман и вытащил нож.

— Деньги сюда.

— Какие деньги? — взвыл фермер. — Отпустите меня, Луи! Больно!

Луи ткнул его ножом под ребра, аккуратно уложил захрипевшего фермера на влажную землю и повернулся к хозяйке.

— Неси эти чертовы деньги, тварь продажная! С детьми тебе все равно не убежать.

Сразу после размещения объявлений о поимке Фергюсон поехал на кладбище, щедро оплатил труд могильщиков, дождался вскрытия захоронения Луи Фернье и, зажав рот и нос влажным платком, тщательно рассмотрел так толком и не сгнившую более чем за год левую руку трупа. Вылез из могилы и равнодушно махнул могильщикам:

— Закапывайте.

Это не был мулат Луи Фернье; следы плохо сросшегося перелома левой руки, о котором говорили ему друзья Оскара Мак-Коя, говорили сами за себя. Выходило так, что покойный шериф Тобиас Айкен сначала убил белого человека, скорее всего с перепугу, а затем, толком не разобравшись, объявил покойника беглым мулатом.

Но и это было еще полбеды. У Фергюсона не было точного описания этого Фернье. Платон его не знал, да и знать не мог, а оставшихся на плантации Леонарда де Вилля рабов, знавших Фернье лично, в отсутствие у фермера наследников мгновенно распродали с аукциона.

Теперь Фергюсон остро жалел о том, что не расспросил рабов обо всем раньше, по горячим следам, а теперь… теперь лейтенант вовсе не был уверен, что успеет хоть кого-нибудь из этих рабов найти — слишком уж стремительно развивались события. А когда к вечеру из Луизианы привезли беглую Джудит Вашингтон, все закрутилось еще быстрее.

В том, что это она, Фергюсон не сомневался ни секунды; живой результат любвеобильности мужчин из клана Лоуренсов был, что называется, налицо.