МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №4, 2015(15) - Песах Амнуэль

Так я же и написал почти в самом начале. Мне важнее эти немногие! А всем остальным уже давно все сказал барон Мюнхгаузен: «Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны! Серьезное лицо – еще не признак ума! Все глупости на Земле делаются именно с этим выражением. Вы улыбайтесь, господа, улыбайтесь!»

Октябрь, 2015.

Даниэль КЛУГЕР

РУССКАЯ ГОТИКА УКРАИНСКОГО ГОРОДА

На протяжении всего советского периода в русской литературе отсутствовали или почти отсутствовали жанры, которые успешно и активно разрабатывала литература мировая. Таковы были идеологические и эстетические установки советской литературы, что популярные и уважаемые жанры нещадно изгонялись или загонялись в искусственно созданные ниши. Почти полностью отсутствовал классический детектив, в особом гетто оказалась научная фантастика. О «ненаучной» фэнтэзи и говорить нечего – ее, по сути, не существовало. В научной фантастике, даже в «гетто», не приветствовались социальные художественные исследования, а так же утопия-антиутопия и прочие произведения, способные поколебать идеологические установки или даже просто отодвинуть их в сторону.

Впрочем, литература – живой организм, поэтому установки установками, а реальность реальностью. Культура, так же, как и природа, не терпит пустоты. Поэтому происходило своеобразное замещение, вызывавшее к жизни неожиданные феномены.

Так, например, советский шпионский роман более или менее успешно заменял классическую утопию в романах Г. Адамова или О. Шмелева; маньяк-убийца, серийный киллер, уже обживший страницы западных детективов, бесцеремонно пересек границу и проник в добропорядочный милицейский роман под маской предателя-оборотня и нацистского военного преступника в «двухдонном» «Противостоянии» Юлиана Семенова. Прогрессоры Штирлиц и Гольдринг отправлялись в антиутопический Рейх-Арканар. Героические фэнтэзи рядились в «историко-революционные» романы-эпопеи, а эльфы и орки переоделись в большевиков-красноармейцев и коварных белогвардейцев, оборотни пошли на службу иностранным разведкам. Парадоксом тут можно считать тот факт, что авторы большинства советских фабульных произведений считали себя вполне правоверными «социалистическими реалистами». Тем забавнее было обнаруживать «родимые пятна» чуждых соцреализму жанров в многотомных эпопеях, составлявших мощный корпус «секретарской литературы». Если кто-то думает, что я тут преувеличиваю, – попробуйте не пожалеть времени и перечитать «Тени исчезают в полдень» А. Иванова или «Философский камень» С. Сартакова. Вас ожидает много неожиданностей. Колпак мага скрывается под кепкой мудрого профреволюционера-большевика, волшебным мечом размахивает доблестный буденновец, а заколдованную принцессу держит в заточении коварный кулак-злодей. По мере ослабевания идеологических оков, все это становилось все более заметным. В книгах П. Щербакова или Л. Боброва классический детектив уже почти не прятался в мундир советского полицейского романа.

Но вот с готическим романом дело обстояло сложнее. С натяжкой можно было бы назвать таковыми «Дикую охоту короля Стаха» и «Черный замок Ольшанский» Владислава Короткевича или «пионерскую» повесть Африкана Шебалова «Тайна Стонущей пещеры». Любимый читателями жанр, у истоков которого в русской литературе стояли блистательные фигуры А. Пушкина и А. Марлинского, А. Толстого и Ф. Достоевского, В. Брюсова и Ф. Сологуба, в советское время практически исчез – в то время, как в западной литературе успешно развивался, достигая высочайшего уровня в книгах У. Эко, Х. Борхеса и других мастеров.

Лишь относительно недавно «готика» вернулась в русскую литературу. И тут, вне всякого сомнения, среди первых и лучших следует назвать замечательную Марию Галину и ее роман «Автохтоны».

Сразу отмечу, что я очень люблю и Галину-поэта, и Галину-прозаика. Не в последнюю очередь и за то, что ее проза не несет черт так называемой «прозы поэта», которая зачастую всего лишь скрывает беспомощность автора, прикрывающего пустоту (ну, как же – «поэзия должна быть глуповата»!) псевдо-поэтическими приемами, зубодробительными метафорами и многословными гиперболами. У Марии Галиной в этом смысле все в полном порядке: ее проза лаконична и даже скупа. Она поэтична по внутренней своей природе, а не в силу внешних приемов.

«Автохтоны» по-настоящему поэтический роман, и субъективно – в силу особенностей таланта автора, – и объективно, по причине жанровой принадлежности: это настоящий готический детектив, классический и удивительно современный.

Наверное, так и только так можно сегодня работать в старых жанрах.

С первых же страниц появляется зябкое чувство – как же иначе, если мы, по воле автора, оказываемся в особом пространстве. Топосом готического романа является готический замок: с самого первого произведения – «Замка Отранто» Хораса Уолпола. Однако, если бы современный роман помещен был, действительно, в замок получилась бы, максимум, удачная стилизация. Именно поэтому в лучших образцах современного готического романа замок маскируется автором – зачастую в совершенно внешне непохожую декорацию. Именно внешне. Так происходит, например, в одном из лучших романов современной готики – «Солярисе» Станислава Лема. Лем вынес замок с привидениями в космос, отправил его на орбиту вымышленной планеты Солярис и декорировал под космическую станцию. Суть-то от этого не изменилась – главный герой все равно оказался в старинном замке, обитатели которого скрывают страшные тайны, а ночью непрошеного гостя навещают привидения. «Солярис» остался готическим романом в легко и даже небрежно нанесенном и столь же легко убираемом НФ-гриме.

Ибо место действия готического романа не имеет отношения ни к географии, ни к архитектуре – это Приграничье, область между миров, общая для мира земного и мира потустороннего, инфернального. Потому и герои его имеют двойственную природу.

Я вспомнил именно Лема еще и потому, что Лем родился во Львове – самом «готическом» городе на просторах бывшего Союза. И выдающийся украинский поэт и писатель Иван Франко здесь написал одно из самых ярких произведений жанра – готическую повесть «Петрии и Довбущуки».

Львов стал топосом в романе Галиной, целый город – странный, удивительный и уникальный – выполняет в «Автохтонах» функции старинного замка с его удивительными и пугающими обитателями. Львов-Лемберг «Автохтонов» – то самое Приграничье, соприкасающееся с двумя мирами, принадлежащее обоим – и никаким.

Собственно говоря, все рецензенты романа легко угадали место действия и восхитились точностью и достоверностью деталей, узнаваемостью Львова. Мне же кажется главным то, что вся достоверность, все живые черты реального города Мария Галина мастерски упрятала в мистический туман – и превратила его в самое таинственное и пугающее место на земле. Не будь этого ощущения, читатель не оценил бы удобство маски, любезно предоставленной автором – и не отождествил бы себя с героем – столь же странным чужаком, которого город-замок изо всех сил пытается вытолкнуть – или поглотить.

Эта лукавая любезность – отличительная черта повествования, где все – взаправду, и все – игра. Играют обитатели города Вейнбаум и Шпет, Упырь и Мардук, и Янина, и прочие, прочие. Играет герой (он же почти-читатель). Но играет и автор –