Слепой. Проект «Ванга» - Андрей Воронин

Максим Соколовский действительно воскрес – материализовался из ничего, как и обещал Грабовский, в окрестностях одной из пригородных свалок. И в точности как предсказывал ясновидящий, воспоминания журналиста начинались с того момента, как он пришел в себя от холода и сырости – голый, в чем мать родила, под моросящим осенним дождичком, в тоскливых сумерках, на окраине свалки. Голый он был, разумеется, потому, что мистические потусторонние силы, воссоздавшие живую плоть из рассеянных в пространстве атомов и молекул, не стали размениваться на такую мелочь, как материализация одежды и тем более денег и документов. А на окраину свалки те же силы поместили его, видимо, затем, чтобы он смог сам позаботиться о современном эквиваленте фигового листка и не пугал народ, разгуливая по окрестностям в своем натуральном, природном виде. «Вот подонок», – помнится, подумал Глеб Сиверов, услышав этот эмоциональный рассказ. Нелестное определение, естественно, относилось не к воскресшему журналисту (который после своего второго рождения, увы, перестал таковым являться), а к тем, с позволения сказать, высшим силам, которые вернули его на грешную землю.

Вслух он этого, конечно, не произнес и, когда Нина Волошина по настоятельному приглашению Ирины приехала к ней на чай, ограничился подобающими случаю выражениями радости и восторга. Максим Соколовский в данный момент находился на обследовании в больнице, где его физическое состояние было признано вполне удовлетворительным. Психических отклонений у него обнаружить тоже не удалось – никаких, за исключением полной потери памяти. Он сохранил простейшие навыки и располагал весьма полной информацией об окружающем его мире, но ничего не помнил о себе самом. Все это совпадало с тем, что Федор Филиппович рассказывал о проекте «Зомби»; генерал знал об этом проекте не много, Глебу рассказал, надо полагать, еще меньше, но даже этим Сиверов не имел права делиться с кем бы то ни было. Состояние Максима Соколовского, на его взгляд, совсем не соответствовало образу человека, заново созданного буквально из ничего. Будь это так, по своему умственному развитию «воскресший» журналист сейчас не отличался бы от новорожденного ребенка. Но говорить об этом не помнящей себя от счастья Нине было, конечно же, бесполезно; даже Ирина заразилась ее эйфорией и пребывала в состоянии восторга и благоговения. В этом состоянии люди слепы и глухи к аргументам разума, да и у Грабовского на этот счет наверняка имелась в запасе какая-нибудь очередная теория – например, о частичном переносе витающей в астральных слоях личности, она же душа, в воссозданное тело. Почему частичном? Ну, мало ли… Есть многое на свете, друг Горацио… и далее по тексту.

Да и кому интересны эти детали? А если даже кому-то и интересны, то ни на какие вопросы Грабовский отвечать не станет. Человеку постороннему, следователю прокуратуры например, он скажет, что ни о каком оживлении не было и речи, что Волошину он видит впервые в жизни и никаких денег с нее не брал. Что? Взнос в Фонд и сеанс ясновидения? Ну, может, и было что-то такое, разве всех упомнишь? Взнос был добровольный, а во время сеанса не произошло ничего противозаконного. Ну да, сказал, что жених погиб, а тот взял и нашелся… Так это же превосходно! Пускай я ошибся, но что же, по-вашему, лучше было бы, если б он действительно погиб?

Словом, любые обвинения в адрес Грабовского сейчас прозвучали бы гласом вопиющего в пустыне. И просто пойти и пристрелить его Глеб не мог – даже теперь, когда это уже никак не могло повлиять на судьбу Нины Волошиной и ее жениха. Не мог, во-первых, потому, что еще ничего не доказал даже самому себе, а во-вторых, его связывало данное генералу Потапчуку обещание не делать из негодяя мученика. Генерал хотел показательного процесса с развенчанием фальшивого кумира, хотя и понимал, наверное, что законным путем это дело до конца не доведешь. Даже если суд состоится и Грабовскому вынесут обвинительный приговор, то приговор этот, во-первых, будет не слишком суровым, а во-вторых, господин ясновидящий не просидит и половины отмеренного ему срока. Его обязательно освободят условно-досрочно как минимум по трем причинам. Во-первых, его поведение в местах лишения свободы, конечно же, будет примерным; во-вторых, на администрацию колонии станут сильно давить извне – апелляциями, угрозами, заманчивыми финансовыми предложениями, общественным мнением; а в-третьих, все эти экстрасенсы, колдуны и знахари, будь они хоть трижды мошенники, никогда долго не сидят – начальство торопится их освободить от греха подальше, боясь дурного глаза, порчи и иного колдовства. Оно ведь, начальство-то, тоже не семи пядей во лбу…

Кое-какие мысли по поводу того, как посадить Грабовского на скамью подсудимых, у Глеба уже имелись. А насчет дальнейшего пускай беспокоится Федор Филиппович. В конце-то концов, зона – не дом отдыха, там с человеком всякое может случиться…

Он прислушался к доносившимся из кухни голосам. Обсуждали то же, что и две минуты, и полчаса назад. Нина плакала, а Ирина ее утешала, уверяя, что самое страшное позади, что память к Максиму обязательно вернется и что он непременно вспомнит свою невесту. А если не вспомнит умом, сердце все равно подскажет: вот она, твоя вторая половинка…

«Только на это и надежда, – подумал Глеб, подсаживаясь к компьютеру. – Восстановление памяти, да и то частичное, отмечено только в полутора процентах случаев. Проект «Зомби», будь он неладен… Наука!»

Разговору на кухне конца не предвиделось – по крайней мере, пока. Глеб включил компьютер, вышел в Интернет и, быстро составив короткое сообщение, отправил его адресату.

Глава 14

Опустив газету, ясновидящий недовольно пожевал губами.

– Вот уроды, – негромко пробормотал он и, повысив голос, окликнул: – Хохол!

– Га? – вскинулся тот, смотревший по телевизору какую-то незатейливую до кретинизма и пошлую до оскомины юмористическую программу.

– Село, – насмешливо буркнул себе под нос Кеша, который, развалившись в соседнем кресле, вместе с Хохлом старательно и с удовольствием притуплял свой и без того не слишком острый интеллект.

– Что ты гавкаешь? – поморщился Грабовский. – Ты мне скажи, пожалуйста, где вы его выкинули?

Хохол с подозрением покосился на газету в руках у хозяина.

– Так там же ж хиба не написано? – спросил он с неожиданной проницательностью.

– Тут много чего написано, – зловещим тоном произнес ясновидец. – Например, что его обнаружили рядом со свалкой…

– Так там