Мой лучший друг товарищ Сталин - Эдвард Радзинский

Бедная Марго не понимала, что у нас «просто так» ничего не бывает. Я должен был объяснить ей. И я объяснил:

— Да, я слышал, на вас гнусно нападают. Но это будет прекращено раз и навсегда. Если… — Я изложил ей все «если». — Вашему мужу необходимо прекратить заниматься предсказаниями в стране атеистов. Никто больше не должен видеть его работ на эту тему. Он сам не должен о них говорить. Я надеюсь, вы поняли?

Умная Марго все поняла. Приятно иметь дело с подобными людьми.

Она сказала кратко:

— Сделаю.

Позвонила в колокольчик. Как когда-то в Нью-Йорке, принесли кофе, коньяк и фрукты.

Она приступила к главному:

— Я хочу, чтоб вы послушали его письма…

На столе лежала гора писем. Она вынула из нее, будто наугад, несколько явно приготовленных к встрече.

Начала читать по-английски, тут же переводя. Это были стихи. К счастью, моя память впитывает, как промокательная бумага, которой в школьном детстве сушили чернила в тетрадках.

В переводе они звучали так:

Она читала и молодела. Глаза горели. Я видел прежнюю Марго!

— Вы слышите крик раненой души! Он хочет, чтобы я приехала к нему. Он пишет об этом и только об этом!

Изящно и бережно взяла другое письмо. И продолжала читать его мольбы:

— «Вернись! Вернись! Без тебя я просто одинокий старик. Я жду того момента, когда ты приедешь, когда поднимешь глаза, и я увижу в них Бога. Без тебя обессилели сердце и руки, ты для меня вся Вселенная… Вернись. Вернись!» — Она посмотрела на меня выразительно. — Он очень страдает. И если я приеду… — Она не закончила.

Как я и предполагал, она готова была обещать нам Эйнштейна, луну с неба! Что угодно! Ей смертельно надоела любимая родина, но, к сожалению, она не знала о новой установке Кобы. Я ей кратко объяснил, что знаменитых физиков следует нынче оставить в покое, и на этом фронте она нам не нужна. Она нам нужна при своем беспокойном муже. Чтобы он перестал наконец совершать опасные глупости.

Она молчала. У нее вновь стали глаза раненого зверя, как-то вмиг опять она постарела.

Я заговорил о моей поездке. Она вяло сообщила сведения о женщине, которая должна была передать мне чертежи в Штатах. Я не ошибся, это была та самая особа, бывавшая у них совсем молоденькой коммунисткой и тогда же нами завербованная. Закончив рассказ, посмотрела на золотые часы. Поймала мой взгляд, пояснила:

— Его подарок перед моим отъездом.

Долго сидела молча. Потом добавила:

— Наверное, надо уехать далеко от него, чтобы понять, как больно любить.

Она, видно, была очень одинока, если говорила это мне.

В гостиную вошел Коненков. Он повел меня смотреть мастерскую.

Мастерская оказалась огромной светлой залой с очень высоким потолком. Она была заставлена скульптурами из дерева.

— Я покупал пни, поваленные деревья в Центральном парке, — басил он. — Я не хотел, чтобы их сожгли. Помните в Библии: человек умер — распался, истлел, прошел, как тень. Он горстка праха. Те, кто разроют могилу, найдут тление. Но срубленное дерево-пень оживает, как только получает воду. И когда выкорчевывают пни и корни, убивают притаившуюся жизнь. Срубленные деревья полны грез, и пни прячут в себе образы. Я их разгадываю…

Мы медленно шли мимо его «разгадок».

Христос с босыми ножками, выступавшими из деревянного сруба, деревянный Иуда, очень напоминавший «Крик» Мунка — лицо, запрокинутое в вопле. И, наконец, Эйнштейн — лукавый, со вздыбленными волосами. Тот самый портрет, с которого и начался ее роман.

Все эти деревянные скульптуры размещались на фоне странных изображений, которыми были буквально завешаны стены мастерской, — графических работ, приблизительно метра два шириной и метр в высоту. Я насчитал их семнадцать штук. Это и был предмет опасений Кобы.

Я остановился.

Он улыбнулся.

— В них — итог размышлений всей жизни. Вся серия рисунков обладает смысловым единством. Я назвал ее «Космогония» — панорама мира, составленная из изображений созвездий и планет, ветхозаветных и евангельских сюжетов. В графической форме вы видите взаимосвязь событий земной истории с начертанным в космосе Божественным Планом Веков. Здесь — события прошлого и будущего. Прежде чем приступить к ним, я работал несколько десятилетий. Я собрал уникальные трактаты по древней метрологии, начиная с пирамиды Хеопса, редчайшие труды европейских теологов и астрономов прошлых веков. В том числе тайный труд Исаака Ньютона «Замечания на книгу Пророка Даниила и Апокалипсис Иоанна». Великий Ньютон долгие годы пытался при помощи вычислений увязать пропорции храма Соломона, отражающие, как он считал, «божественный замысел, план грядущих веков», с космической гармонией и смыслом библейских сюжетов. Его тайная рукопись предсказывает конец света в 2060 году. Но Ньютон ошибся…

Помню, как стоял этот гигант с ослепительно седой бородой, освещенный заходящим солнцем, падавшим в огромное окно. И вещал:

— Всеобщая ошибка (в том числе и Ньютона) состоит в том, что в основу расчетов берутся измерения храма Соломона. Следует же брать строение куда более древнее — пирамиду Хеопса. Здесь вы видите результат моих размышлений. Эти семнадцать графических композиций представляют уникальный опыт эзотерического изобразительного текста. Этому нет аналогов в мировой культуре. На основании своих исчислений я предсказал начало войны и ее конец. Теперь предсказываю Апокалипсис. Это не одномоментный акт, а процесс, начавшийся, как я открыл, в 1874 году и длящийся по сей день. Думаю, ваш друг и мой брат во Христе вам это рассказал… — (Я был так захвачен увиденным и услышанным, что лишь выйдя из мастерской, изумился: откуда он знает о моей дружбе с Кобой? Уж не говоря о нашем с Кобой разговоре…) — Сейчас перед вами первое графическое изображение, — продолжал Коненков. — Прежде чем вы на него взглянете, вы должны усвоить истину: звезда Алцион в созвездии Плеяд есть неподвижный центр Вселенной — космическое олицетворение Бога. Именно это доказывает труд астронома Н. — (Забыл его имя). — Он рассчитал, что наша Солнечная система движется к центру Вселенной, коим является звезда Алцион. Алцион и служит тем «троном» — божественным центром, откуда осуществляется управление нашей Вселенной. Из этого становится понятно, почему сцены истории я расположил на картине между фигурой Творца (Алцион) и изображением Солнца, олицетворяющего Христа… Иными словами, все исторические события зависят от божественного закона и являются отражением всеобщего космического движения. Поскольку орбиты и траектории космических тел можно рассчитать, астрономическое предвидение будущего, — он остановился и закончил почти шепотом: — возможно… Вы поняли? Возможно!