Папа для двойняшек - Галлея Сандер-Лин

— Убью! Зарежу, тварей! — твердил он. — Или найду тех, кто зарежет! Даже на нарах от меня не скроются…

Кажется, в нём говорила горячая дагестанская кровь. Ох уже эта кровь… Столько всего произошло по её вине.

Тимур вышел наружу и стал молотить ногами по стене беседки, и Виолетта, не разбирая дороги от слёз, ринулась следом.

— Прекрати, тебе нельзя! — она бросилась к начальнику и обхватила его бёдра. — Ноги повредишь!

— Даже если и так, тебе разве не всё равно? — рыкнул он. — Ты же всегда меня терпеть не могла!

— Потому что ты вёл себя как скотина! — крикнула она в ответ. — А пока был нормальный, то и я нормально относилась.

— А нечего было со своим Ланиным ворковать на каждой перемене!

— Нечего было юбку мне поджигать! А сейчас возьми себя в руки и побереги ноги! — Виолетта, присев, продолжала обнимать его бёдра. — Нам ещё на празднике танцевать…

Тимур вздрогнул:

— Хочешь сказать, что после всего… ты согласишься со мной танцевать?!

— Соглашусь, если перестанешь заниматься членовредительством, — она поднялась и стала напротив него, отирая влажные глаза.

— Почему?

— Потому что ты, гадский Гад, всегда мне нравился! — и ткнула его пальцем в грудь. — Вот как сел за мою парту и улыбнулся во весь рот, так и понравился… А потом начал вести себя как сволочь и перечеркнул всё светлое, что между нами было. Но я, дурёха, всё равно хотела после выпускного тебе признаться, просто сбросить это с души и окончательно расставить все точки над «і», а в итоге… — Виолетта снова всхлипнула.

— Я тоже после выпускного собирался признаться, пока твоего Ланина нет рядом… — огорошил бывший одноклассник и шагнул к ней.

Они вернулись в беседку, сели друг против друга и говорили наперебой. Рассказывали о той ночи, что помнили, что чувствовали… Виола раскрывала перед ним самое сокровенное, а по щекам ручьями лились слёзы… Поведала обо всём, кроме детей, не представляла, как затронуть и этот момент…

Запиликал входящий звонок. Судя по мелодии, это был Яр. Переживает, наверное, волнуется… Она дрожащей рукой вытащила телефон, намереваясь ответить, но аппарат выскользнул из ослабевших пальцев и упал на стол.

Тимур предполагал, кто может ей звонить, но всё равно поднял упавший телефон, экран которого светился из-за неотвеченного вызова, взглянул на заставку… да так и прикипел к ней взглядом. Двое детишек, смотревших на него с экрана, вернули в детство. У него ком стал в горле, сердце пропустило удар. Мозг заработал с утроенной силой, складывая отдельные факты в общую картину, картину, которая ударила под дых не хуже пинка хулигана на улице.

— Им шесть лет и девять месяцев? — даже не спрашивал, а утверждал Тим. — Они мои, да? — сглотнув, спросил он. — Мальчик очень похож на меня, когда мне было шесть, а девочка — на Тамину, одну из моих сестёр. Другие, может, и не поймут, а я вижу…

Виолетта фактически приросла к лавочке, боялась пошевелиться. Ну вот он и узнал… Отпираться всё равно бесполезно. Что будет-то теперь?

— Яр тоже увидел сходство… — наконец выдавила она, — но молчал.

— Значит, Ланин всё знал? — в глазах Гада заискрилась буря.

— Не всё… Но Яр принял Стефа и Стешу как своих собственных, стал им настоящим отцом, дал нам семью…

— А ведь я… — он положил телефон на стол. — Я после поступления ради тебя вернулся! Но ты уже выскочила замуж… и была беременна, как мне дали понять, от Ланина! А оказывается, от меня… — Тимур опустил лицо в ладонь, и Виола не видела его выражения, но по голосу слышала отчаяние. А когда поднял глаза, в них была странная пустота.

— Тимур…

— Все эти годы… — начал Гаджиев. — Наверное, смеяться будешь, но я… я перестал быть мужиком. Не получалось ничего, совсем… — развёл он руками. — Чувствовал себя ущербным и жалким. Но злость была такая, что по головам пёр, чтобы подняться как можно выше, чтобы компенсировать эту ущербность, чтобы никому даже в голову не пришло, что со мной что-то не так! Если бы кто-то узнал, меня бы попросту растоптали. Семьёй прикрылся как щитом, тайком взял ребёнка из детского дома. Всё сделал, чтобы сойти за нормального…

Виолетта прижала руку ко рту, стараясь прикрыть дрожащие губы.

— Смейся, если хочешь, смейся, — кажется, Тимур неверно истолковал её жест и подумал, что Виола пытается скрыть усмешку. — Вот он я, перед тобой, — Гаджиев поднялся с лавочки и расставил руки, — вечный насмешник, который жизни тебе не давал. Душу перед тобой сейчас на блюдечке кладу, потому что не могу больше, кончился, нет сил держать это в себе… А дети… Я их совсем не знаю, не видел, как росли… И они меня не знают. Я всё пропустил, всё-о-о… А они мои, МОИ! Единственные родные, веришь? Может, и не будет больше других…

Он рухнул на лавку, прикрыв рукой глаза. Виола впервые видела, как Тимур плачет… и сама плакала вместе с ним. Президент так и сидел в расстёгнутом пальто. Глядя на него, Виола ощутила мелкую дрожь. Она поспешила застегнуть свою куртку, а потом сняла шарф и повязала на голую шею почти безучастному однокласснику. Нет, ну ведь действительно холодно, а он совсем расхрыстанный.

— Застегнись.

Он не отреагировал, вместо этого спросил:

— Почему не заявила, если увидела, что это был я? Ты же тогда думала, что я нарочно…

— Как я могла?!

Виола как раз накануне смотрела популярную передачу по ТВ, где речь шла об изнасиловании девочки-подростка группой ребят, в числе которых были её «друзья» и даже одноклассник. При этом мамы насильников поливали саму жертву грязью, обзывали последними словами и говорили, что она сама виновата, а парни, кроме одного, не признавали вину. Да ещё и слава в родном районе о девочке пошла ужасная, из дома не выйти, не говоря уже об угрозах со стороны родственников «бедных мальчиков, которым она своим лживым обвинением загубила жизнь». Виолетта, глядя на всё это, лишний раз убедилась, что нельзя выносить на всеобщее обозрение свою беду, тебе только в душу плюнут, и уверилась, что тогда, семь лет назад, поступила правильно, не подняв шумихи.

Но теперь… Теперь она понимала, что, возможно, подай она заявление, этих ублюдков, которых Виола больше не желала называть одноклассниками, могли бы посадить. Хотя, вполне возможно, разбираться бы особо не стали (такое сейчас правосудие, к сожалению) и всё повесили на Тимура, а потом упрятали бы его далеко и надолго. А он вообще, можно сказать, жертва ситуации! Наверное, в той же степени, что и она сама.

— Тимур, знаешь… — заговорила Виола, чтобы избежать недопонимания и сгладить все подводные камни. — Я никогда над тобой не смеялась и умышленно ни в коем случае не обижу, потому что слишком хорошо понимаю. Со мной… все эти годы было то же самое. Я… после той ужасной ночи боялась мужских прикосновений… да и вообще мужского присутствия, на таблетках сидела… Никого к себе подпустить не могла, даже Яра… Мы с ним… Он мне очень помог, вытащил из пропасти, дал силы двигаться дальше, но…