Эльфийский бык - Екатерина Лесина

одуванчиками. Лавочка с одной стороны и старая автомобильная шина, по-над которой возвышалась шапка петунии. И пышная такая. Массивная даже.

Интересно.

— Здрасьте, — сказали из-за шапки. — А вы новые соседи, да?

— Да, — Софья Никитична поправила шляпку. Костюм она успела сменить на другой, спортивный, из ярко-розового плюша с белыми полосочками и вышитыми золотой нитью кошечками. Был он куплен в минуту душевного помрачения, не иначе, ибо в столице носить этакую красоту она не осмеливалась.

Зато взяла с собой, подумавши, что для её роли розовый цвет, да еще с золотом — самое оно.

Кошечки опять же.

Чудо, до чего милые кошечки.

И шляпка соломенная неплохо сочеталась.

— А ты кто, дитя?

— Данька, — дитя поднялось и вытерло ладошки о грязные донельзя штаны.

— Интересное имя…

— Так-то Дарина, но все Данькою зовут, — сказала девочка.

Несомненно, девочка, пусть и донельзя худенькая.

— Софья Никитична, — представилась княгиня Кошкина. — А там мой… супруг Яков.

— Можно дядя Яша, — князь появился на пороге и потянулся. — Экий у вас тут воздух свежий…

— Хотите молочка? — спросила Данька, глядя на князя с некоторою опаской. — Я корову недавно доить ходила. Свежее.

— Хочу, — Софья Никитична собиралась отказаться, потому как предпочитала продукты проверенные, но… почему-то стало неудобно.

А Данька целый кувшин принесла.

— Спасибо…

— За спасибо сыт не будешь, — раздался скрипучий напрочь лишенный дружелюбия голос, от которого Данька вздрогнула и едва кувшин не выронила. Хорошо, князь подхватить успел. — Ишь, явились… дитё обирают.

Женщина, вышедшая из дома, была худа и судя по лицу, весьма недовольна. Причем вероятнее всего недовольна жизнью в целом, а не по какой-то определенной причине.

— Прошу прощения за недопонимание, — Яков протянул кувшин Софье, и та взяла. А он вытащил из кармана портмоне, из которого и вынул бумажку. — Надеюсь, этого хватит?

Данька моргнула и показалось, что того и гляди расплачется.

— Ваша внучка? — поинтересовалась Софья Никитична, чувствуя, что закипает в душе нечто этакое… недоброе… что может заставить её вести неподобающим образом, как в тот раз, когда случилось ей стать свидетелем обращения пьяного мужика с таким же тощим и испуганным мальчишкой.

Но тогда она послабее была.

А теперь сила зашевелилась, грозя вырваться. И Софья Никитична сразу же испугалась, что вырвется, что… нехорошо выйдет. Определенно.

— Моя. А чего?

— Мы тут только… приехали… ничего не знаем… может… девочка…

— Да, да, конечно, дорогая, — Яков успокаивающе тронул руку. — Отличная идея. Возможно, если ваша внучка не занята…

— Бездельница эта вечно ничем не занята, — буркнула женщина, глядя почему-то не на девочку, но на портмоне в руках Якова.

— Она сможет сопроводить мою супругу? Скажем, прогуляться по городу. Показать, где здесь и что… скажем, тот же рынок…

— На рынок с утра ходят.

Яков молча вытащил купюру, которую женщина прибрала быстро и, не чинясь, сунула куда-то за ворот платья.

— Данька! — от её голоса девочка вздрогнула и замерла. — Поводи вон… покажь, где и чего… а у меня голова болит!

И ушла.

Медленно так. Правда, недалеко, потому как взгляд женщины Софьей Никитичной ощущался весьма явно. Следит? И Яков чуть кивнул, подтверждая.

— Позволь, дорогая, — он забрал кувшин. — Не стоит даме столь хрупкой тяжести носить… дамам в целом тяжести носить противопоказано. Вне зависимости от возраста.

— Идем? — Софья Никитична протянула руку, и пусть не сразу, но её коснулась темная липкая слегка ладошка.

— Рынок… там… — Данька показала на ворота.

— Ну, для начала стоит подготовиться к выходу.

— Как?

— Умыться. Юная леди от воды станет лишь краше.

— Вы смешно говорите.

— Как уж получается. Я старая. Мне можно быть смешной.

Данька явно была озадачена.

— Сколько тебе лет, дорогая?

— Семь.

Выглядела она от силы лет на семь. И худенькая, что былинка…

— Ты с бабушкой живешь?

— И с мамой. Только она на работе. Она все время на работе. Много работать надо, потому что за дом платить дорого.

— За дом? — ласково уточнил Яков Павлович.

— Ага… папа, когда сюда приехал, дом купил… но деньги не отдал. И теперь вот…

Взгляд князя стал темен.

— … папы нет, а маме платить надо, чтоб не выгнали нас совсем, — как-то слишком по-взрослому сказала Данька. — А молоко я так бы дала. Оно не хранится. Еще час или два и все. Его и продать-то никак… разве что на рынке, но я туда не ношу.

— Почему?

— Так… а толку. Заберут.

— Кто?

— Глыба. Или еще кто…

Софья Никитична чуть прищурилась, запоминая. Память у нее в целом была девичьею, но иные обиды девицы имели обыкновение помнить долго.

— А давай, ты мне продавать станешь? — предложила она. — Я молоко люблю…

И стаканы, благо, в доме отыскалась кое-какая посуда, наполнила. И храбро сделала глоток, а потом… замерла, потому что этот вкус забыть было невозможно.

Яков Павлович тоже молока выпил. Сперва осторожно, потом… до дна.

— Надо же… — произнес он с удивлением. — Какое…

— Так от нашей коровки, — сказала Данька с явным удовольствием. — У нас особая… такой больше ни у кого нет.

В этом Софья Никитична не сомневалась, ибо эльфийских коров не было и в самом Петербурге.

— Только… — Данька чуть смутилась и покраснела. — Вы… может… деньги тогда… маме отдавайте? А то бабушка… прячет. И говорит, что нету. А у нее есть. Я знаю.

— Думаю, — Яков Павлович налил себе еще один стакан. — Этот вопрос мы можем решить. А теперь, мои прекрасные леди…

Данька хихикнула.

— … и вправду стоит осмотреть сей чудесный город.

— Это поселок.

— Поселок… — спорить князь не стал. — Есть тут достопримечательности?

— Досто… — Данька чуть растерялась. — Не знаю… рынок вот есть.

— Что ж, тогда с него и начнем.

Рынок… давненько Софье Никитичне не случалось бывать в местах подобных. И потому было удивительно, что столько лет прошло, а рынок-то почти и не изменился.

Те же торговые ряды, пусть и укрытые под навесами. Но в остальном-то… люди.

Голуби.

Коты.

И характерный запах свежей выпечки, мяса и еще чего-то…

— Тут-то уже разошлись все, — Данька шла, постоянно оглядываясь, будто выискивая кого-то.