Красная Луна - Ким Стэнли Робинсон

Внезапно у его ног раздалось мяуканье, и Та Шу простонал. Это что, ее кошка? Или мать подкармливала бездомную? Нужно это выяснить.

Он сел на кровать. Кошка терлась о его ноги. Та Шу поднялся и нашел кошачий корм, кошка с жадностью принялась есть, чмоканье разносилось по всей квартире. Та Шу смотрел на кошку. Он вымотался и клевал носом, но ему не хотелось ложиться в материнскую кровать. Он прилег прямо в экзокостюме и подремал, пока не замерз. Потом пошел в ванную привести себя в порядок. Сначала себя, потом квартиру. По пути он вспомнил старую поэму, которая произвела на него впечатление, поначалу из-за названия: «Дождь кончился, сияет солнце, и дует ветерок, когда я вышел прогуляться за ворота». Написал ее Лу Юй, поэт времен династии Сон.

Умер Чан после трех лет болезни.

Туда, где нас нет, вдруг дедуля возьми да исчезни.

Стою у ворот напряженно, я к ним прислонился.

Мой взгляд на пейзажи вечерних холмов устремился.

Та Шу обнаружил, что в тумбочке у кровати мать хранила блокноты для записей. Дат в них не было, и он не знал, когда она это написала. В одних были стихи, вроде коротких буддистских строчек, которые столетиями пишут вдовы преклонного возраста. Но в основном блокноты были заполнены короткими заметками и напоминаниями. Месяца три она вела дневник, но потом ей это наскучило. Несколько записей были длиннее остальных, и Та Шу понял, что они сделаны после смерти его отца. Одна запись впилась в него, как шип:

«Одна дома. Нужно к этому привыкнуть».

Он уставился на корявый почерк и понял, каково было матери. Та Шу опустился на стул и содрогнулся от горя, а через некоторое время ощутил волну облегчения и осознал, что мать наконец освободилась от необходимости казаться счастливой после смерти его отца. Двадцать лет бесконечных усилий.

Он сидел на стуле и думал о том, какой стала человеческая жизнь. Раньше говорили, что жизнь женщины делится на стадии. И жизнь мужчины тоже, конечно же, но больше все-таки женщины: молочные зубы, высокая прическа, замужество, дети, рис и соль, вдовство. Большая часть этих стадий была до предела наполнена общением – людьми, работой и разговорами, а потом вдруг внезапно ты одна в комнате, как узник в одиночной камере. И лишь из-за течения времени. Это так странно. Ему следовало чаще приходить домой.

* * *

Старые предместья Пекина давно исчезли, похоронены безжалостным наступлением города во всех направлениях. На востоке бесконечные небоскребы встали на месте гор отбросов, где Та Шу когда-то водил знакомства с мусорщиками, живущими прямо на свалке. Они строили хибары из мусора, а когда свалка заполнялась, переезжали дальше вместе с ней и строились на новом месте. Теперь Большой Пекин заполнил все щели, став мегаполисом больше Люксембурга, больше Новой Англии. Ранние признаки урбанизации, грозящей замостить весь Китай, а потом и всю планету Земля.

Теперь хлам вроде материнского нужно было везти на юг, на свалку Фусин, где на огромной площади стояли сортировочные контейнеры и прессы. Разобрав вещи, Та Шу так и сделал.

Сортировать их было непросто. Сначала он отобрал вещи, которые можно отдать соседям и друзьям – к счастью, их было много. Кто-то вызвался забрать кошку, уже легче. Но еще оставалось много того, что не отдашь, а тем более не продашь, да и Та Шу не очень-то хотелось продавать материнские вещи. Соседи забрали мебель, хоть и обшарпанную, и многое из одежды.

Ее подруги уложили в коробки нижнее белье на выброс, чтобы ему не пришлось этим заниматься. Вот что бывает в отсутствие дочерей. Немного одежды осталось для местной благотворительной организации. На кухне она, казалось, хранила приборы и принадлежности, собранные за всю жизнь, шкафчики ломились от коробок со сломанными тарелками, сковородками и кастрюлями, стаканами и так далее. В этих коробках опасно было копаться, но Та Шу осторожно достал все ценное, и в результате образовалось несколько коробок с хламом. Она хранила даже мусор.

Отсортировав все на категории, с помощью браслета он взял напрокат велосипед с тележкой и погрузил туда коробки с мусором. А потом поехал по запруженным улицам города к свалке Фусин.

Необходимость медленно вращать педали под грузом горя приобрела характер похоронной процессии. Обычно, когда на Та Шу накатывала печаль, она погружала его в пустоту. Иногда печаль причиняла боль, но главным образом просто опустошала. Ему хотелось что-то почувствовать, что угодно – все лучше, чем эта опустошенность. И потому в такие времена он старался занять себя тяжкой работой, вот как эта велосипедная поездка через безумное столпотворение Пекина, с риском для жизни при каждом повороте руля. Это выглядело бы полным безумием, если бы столько людей не занималось тем же. Даже на маленьких улицах было полно народу, повсюду грузовички и фургоны.

Часто из-за пробок люди быстрее добирались на велосипедах. Теперь машины стали электрическими, что хорошо для воздуха, но плохо для безопасности – они почти не производили шума, только позвякивали, по указанию правительства оповещая таким образом о своем приближении, однако не так очевидно, как рычащие бензиновые модели. А значит, улицы стали весьма опасны. Но именно это ему и было сейчас нужно, как нельзя лучше отвечало настроению. Опасно, болезненно, раздражающе.

Петляя через пробки, стараясь не попасть, как мелкий жучок, под звякающий фургон, везущий через весь город товары или людей. Ох, мама! Ему следовало приезжать почаще. Всю жизнь он был бродягой и редко наведывался домой. Отцу было плевать, а потому и Та Шу тоже. Но матери это было нужно, и вот теперь он везет ее старый хлам на помойку. Печально, печально, печально. Может, сейчас он наконец-то чувствует.

Три или четыре раза его чуть не сбили, большие грузовики скрипели тормозами, а порой кто-то обкладывал его ругательствами, и Та Шу становилось еще страшнее. Здесь так непросто выжить, а ему не хотелось погибнуть, неся груз печали. Матери бы это не понравилось.

Добравшись на свалку, он понял – было бы мудрее заплатить кому-нибудь, чтобы забрали вещи. Более того, втолкнув велосипед на свалку Фусин, он обнаружил, что не знает никого из мусорщиков. Он вспомнил про Китайскую мечту Фана Фэя на Луне, а здесь – китайская действительность. Конечно, это несправедливо. Несомненно, кучи мусора и отбросов были и в эпоху Тан. Но не такие огромные и вонючие. От них несло смертью.

У входа на свалку имелся сортировочный узел размером с мусорный контейнер, куда можно было сложить хлам, и за небольшую плату его прессовали. Та Шу поставил тележку перед прессом и начал методично, как будто выполняет тяжкую задачу, кидать сломанную кухонную утварь через металлическую щель в нутро этой пропасти забвения. Опустошив последнюю коробку, он услышал из пресса мелодию «Цзинь тянь ши ни дэ шэн жи» – «Сегодня твой день рождения». Это так его поразило, что сперва он даже не осознал, в чем дело, потом смутился, а затем сообразил, что в прессе оказалась музыкальная шкатулка. Нет, не музыкальная шкатулка, а старая подставка для пирогов. В дни рождения его мать всегда ставила пироги на эту подставку. Пирог крутился на ней, и играла песенка, а потом они разрезали его и ели.