Зеленая миля - Стивен Кинг

Но он не пошел. Он посмотрел на Брута, потом об-ратил своииспуганные, вопрошающие глаза ко мне. И куда делись его угрозы насчет того, чтомы все от-правимся в Южную Каролину за бесплатной кормежкой!

– Пожалуйста, – прошептал он хрипло и сквозь сле-зы, –только не сажай меня к нему, Пол.

И тогда я по-нял, почему он так запаниковал, почему такяростно со-противлялся. Он думал, что мы собираемся подсадить его в камеру кБуйному Биллу Уортону и что наказанием за сухую губку станет анальный секс всухую с заклю-ченным психопатом. Но вместо сочувствия я ощутил лишь отвращениек Перси и еще больше утвердился в своем решении. В конце концов, он судил наспо себе: что бы сделал он, окажись на нашем месте.

– Нет, не к Уортону, Перси, – успокоил я. – В смирительнуюкомнату. Ты посидишь там часика три-четыре один в темноте и подумаешь о том,что ты сделал с Дэлом. Наверное, тебе уже поздно учиться тому, как люди должнывести себя, во всяком случае так думает Брут, но я – оптимист. А теперь, иди.

И он пошел, бормоча себе под нос, что мы об этом пожалеем,очень пожалеем, как пить дать, но в целом, казалось, он успокоился ирасслабился.

Когда мы препроводили его в коридор. Дин посмотрел на нас стаким искренним удивлением и наивностью, что я рассмеялся бы, не будь делотаким серьезным. Лучшую игру я видел только в грандревю.

– Слушайте, вам не кажется, что шутка зашла слишком далеко?– спросил Дин.

– А ты заткнись, тебе же на пользу, – прорычал Брут. Этифразы мы придумали за обедом, и для меня они так и прозвучали, как частьсценария, но если Перси был достаточно испуган и растерян, то они могли бы датьработу Дину Стэнтону, если придется туго. Сам я так не думал, но все бывает.Каждый раз, когда я сомневался, я вспоминал о Джоне Коффи и о мышонке Делакруа.

Мы прогнали Перси вдоль Зеленой Мили, он спотыкался ивыкрикивал, чтобы мы шли помедленнее, а то он упадет лицом прямо на пол. Уортонлежал на своей койке, но мы гнали Перси слишком быстро, чтобы я успел заметить,спит он или нет. Джон Коффи стоял у двери камеры и смотрел.

– Ты – плохой человек, и ты заслужил эту темную комнату, –произнес он, но, по-моему, Перси его не услышал.

Когда мы вошли в смирительную комнату, щеки Перси былипунцовые и по ним текли слезы, глаза вращались в орбитах, волосы сбились налоб. Харри одной рукой вытащил пистолет Перси, а другой – его драгоценнуюдубинку.

– Получишь обратно, не беспокойся, – сказал Харри. Он былслегка смущен.

– Жаль, я не смогу сказать это о твоей работе, – огрызнулсяПерси. – О работе для вас всех. Вам это так не сойдет! Не сойдет!

Он явно готов был продолжать орать, но у нас не оставалосьвремени слушать его проповеди. В моем кармане лежал рулон липкой ленты – предканынешней клейкой ленты. Перси увидел и стал уклоняться. Брут схватил его сзадии держал, пока я не заклеил лентой ему рот, закрепив для надежности концы почтина затылке. Ну, потеряет он клок волос, когда будут отдирать ленту, а еще губысерьезно потрескаются, но мне было уже все равно. Мне уже хватило Перси Уэтморапо горло.

Мы отошли от него. Он стоял посредине комнаты, под забраннойв металлическую сетку лампочкой, в смирительной рубашке, дыша воспаленными ноздрямии издавая сдавленные, мычащие звуки из-под пленки. Во всяком случае он былочень похож на тех заключенных, которых мы держали в этой комнате.

– Чем тише ты станешь вести себя, тем скорее выйдешь отсюда,– наставлял его я. – Постарайся это запомнить, Перси.

– А если будет одиноко, вспомни об Олив Ойл, – посоветовалХарри. – Оп-оп-оп-оп.

Потом мы вышли. Я закрыл дверь, а Брут защелкнул оба замка.Дин стоял чуть выше на Миле, около камеры Коффи. Он уже вставил ключ в верхнийзамок. Мы четверо молча переглянулись. Слова были не нужны. Колесо завертелось,и нам оставалось лишь надеяться на то, что все пройдет, как мы задумывали, неперескакивая зубцов на шестеренках.

– Ты все еще хочешь проехаться, Джон? – спросил Брут.

– Да, сэр, – ответил Коффи. – Думаю, да.

– Хорошо. – Дин открыл первый замок, вынул ключ и вставилего во второй замок.

– Нам надо тебя заковывать цепью, Джон? – спросил я.

Коффи, кажется, задумался.

– Можно, если хотите, – проговорил он наконец. – Но ненужно.

Я кивнул Бруту, отодвинувшему дверь камеры, потом повернулсяк Харри, который почти направил на него пистолет Перси сорок пятого калибра,когда Коффи выходил из камеры.

– Отдай это Дину, – сказал я.

Харри встрепенулся, словно очнувшись от дремы, увиделпистолет и дубинку Перси в своих руках и передал их Дину. А Коффи тем временемоказался в коридоре и своим голым черепом чуть не задел лампочки на потолке.Когда он стоял, сложив руки перед собой и опустив плечи, я опять подумал, чтоон похож на огромного пойманного медведя.

– Запри игрушки Перси в ящике стола дежурного, пока мы невернемся, – приказал я.

– Если вернемся, – добавил Харри.

– Хорошо, – сказал мне Дин, не обращая внимания на Харри.

– А если кто-нибудь придет, вообще-то никто не должен, ноесли вдруг, то что ты скажешь?

– Что Коффи разволновался к полуночи. – Дин был похож настудента, отвечающего на экзамене. – Что нам пришлось запихать его всмирительную рубашку и поместить в смирительную комнату. Если возникнет шум, тотот, кто услышит, подумает, будто это он. – Дин кивнул в сторону Джона Коффи.

– А где мы? – допытывался Брут.

– Пол в администрации, работает с делом Дэла и свидетелями,– ответил Дин. – Это сейчас особенно важно, потому что казнь прошла так ужасно.Он сказал, что скорее всего пробудет там остаток смены. Брутус, Харри и Перси впрачечной, стирают одежду.

Да, вот так обычно и говорили. В прачечной, в комнатеснабжения по ночам иногда играли в очко, покер или преферанс. Что бы ни было,но охранники, участвовавшие в этом, говорили, что стирают свою одежду. На этихсборищах иногда пили самогон, а вахту несли по очереди.

Так было, наверное, во все времена и во всех тюрьмах. Когдавсе время проводишь в заботах о грязных людишках, сам поневоле запачкаешься. Вовсяком случае, нас вряд ли стали бы проверять. К «стирке одежды» в ХолоднойГоре относились с большим уважением.

– Именно так, – сказал я, поворачивая Коффи вокруг иподталкивая вперед. – А если все сорвется, Дин, то ты ничего не знаешь.

– Легко сказать, но...