Царское дело - Наталья Савушкина

– Коля вырос без отца, в послевоенное время это не было редкостью. Мать работала чуть не круглые сутки, так что он, считай, рос без родителей. Каково ему было, а?

Папа посидел молча, поглаживая бороду, потом положил руку Тае на голову, пригладил кудри, разметавшиеся на подушке.

– Ты счастливая, Тая. У тебя всё есть. А главное – есть семья. А Вадик… он несчастный. Не потому, что без отца, а потому, что и рад бы дружить, да не умеет. Ты постарайся не обижаться. А я обещаю не давать тебя в обиду. Но всю жизнь за моей спиной не просидишь. Вадик твой брат, рано или поздно вы встретитесь. Реши сейчас, что ты тогда будешь делать. Понимаешь? Другого не переделаешь, только себя.

Тая вздыхает и берёт папину руку в свою.

– Я постараюсь, папа.

– Так-то лучше, принцесса. Спи, завтра длинный день.

Папа целует Таю в висок и выходит, погасив свет. Выключатель, как всегда, щёлкает и создаёт маленькое эхо – «ночной чик». После него так приятно слушать, как гаснут все остальные звуки: папины шаги, звук телевизора. Тая погружается в тёплый туман сна. В коридоре вдруг отдалённо звонит телефон, и она слышит тихие шаги по коридору. Белая дверь комнаты, отчётливо видная в сумерках, приоткрывается, и в полосе света возникает папин чёрный силуэт.

– Тая, спишь?

– Нет, – отвечает она, хотя уже не понимает, что происходит. Всё слилось в какую-то сказочную полуявь.

– Дедушка звонит.

Тая выталкивает ноги на пол из уютной норки, свитой в пледе, и поскорее шлёпает в коридор. Трубка телефона уже нагрета папой, пахнет его одеколоном.

– Здравствуй, Таюшка! – голос у дедушки низкий, с хрипотцой. – Поздравляю с окончанием первого класса. Папа сказал, ты очень хорошо окончила, умница.

– Дедуля, у меня четвёрка по математике вышла! – сонно жалуется Тая, как будто математика её обидела.

– Это ничего, ничего. Ты старалась. Когда стараешься, рано или поздно всё получается. В следующем году будет лучше, да.

В трубке потрескивает: сквозь обычные междугородние помехи слышно, что дедушка закашлялся.

– Ты простудился, дедушка?

– Нет, старые болезни беспокоят. Но ты не волнуйся. Я постараюсь быстро поправиться. А ты будь умницей, девочка. Отдыхай. Сил набирайся. Позвонишь ещё мне, старику. Похвастаешься успехами.

– Спасибо, дедушка. Вернусь в августе – позвоню. Выздоравливай.

Тая кладёт трубку на тяжёлый чёрный аппарат и стоит ещё немного в полутьме. Дверь в комнату родителей приоткрыта, из неё сочится узкая полоска света. Ноги начинают мёрзнуть на холодном паркете. Тая влезает с ногами на коробку из-под пылесоса, которая служит тумбочкой.

Необыкновенно уютно сидеть вот так на границе дня и ночи, когда пора спать, а ты пока бодрствуешь. И время года сменяется, и сама жизнь: сегодня была учёба, а завтра – каникулы. Сегодня весна, а завтра – лето. Тая сейчас словно меж двух времён. Ей хочется побыть ещё немного в этом нигде, которое не день и не ночь, не сегодня и не завтра. Кажется, все дороги открыты и вот-вот наступит лучшее… Она подтягивает к себе и обхватывает руками колени, натянув до самых пяток ночную рубашку в горошек.

Сквозь шум телевизора в родительской комнате слышны мамины слова:

– Удивительное у них взаимопонимание. Шестьдесят лет разницы – и такая дружба.

– Ничего странного, – отвечает папа. – Отец очень чуткий человек. И очень деликатный.

Мама негромко смеётся:

– Пожалуй, Тайка о первой любви расскажет не нам, а деду. Лет через десять.

Папа почему-то не отвечает. Неожиданная пауза заставляет Таю прислушаться. Негромкое журчание телевизора кажется оглушительным. Почему папа молчит? Она окончательно выныривает из дрёмы – как раз вовремя, чтобы услышать его слова:

– Если через десять лет отец сможет… – голос у папы прерывается, как будто у него что-то застряло в горле.

Тая думает, не сходить ли за стаканом воды на кухню, и даже спускает на пол ногу, но встревоженный мамин голос её останавливает:

– Неужели всё так плохо?

Тая застывает – одна нога на полу, вторую она всё ещё прижимает к себе.

– Он поэтому и звонил? – по-прежнему тихо говорит мама.

– Да. Операция завтра.

Музыка в телевизоре становится громче. Тая вскакивает с коробки, плечом задевает толстый телефонный справочник «Москва-1980» с истрёпанными, затёртыми страницами, и он падает, больно ударив её по большому пальцу ноги. Музыка заглушает шум падения. Бойкий голос диктора читает последние известия. Тая стоит в коридоре растерянная, ошеломлённая. Дрожащими руками укладывает справочник на место. Родители молчат. Они и не заметили, что Тая задержалась в коридоре. Она бежит к себе в комнату, и в голове бьется: «Что-то не так, что-то не так!..»

Тая садится в кровати, обхватив себя руками так же, как в коридоре. Но ни теплей, ни спокойней ей не становится.

Что с дедушкой? Что такое «всё», которое «так плохо»? И почему они замолчали, хотя оба были очень взволнованы? Это не из-за Таи, ведь они не знали, что она стоит в коридоре. Родители даже между собой чего-то недоговаривают.

Острое чувство тоски охватило Таю. Она уже не была отважным пограничником, который защищает страну от бед. Что-то тревожное и непонятное нависло над её маленькой страной, и сделать ничего нельзя. Как будто огромное мрачное «очень плохо» проглотило всё спокойствие на земле. Зубастая собака, приставшая утром, превратилась в прожорливое чудище. Чем же задобрить его? Как отвлечь от своего мира? Тая не знает. Она теперь даже не принцесса, а всего лишь маленькая испуганная девочка.

Тая сидит ещё несколько минут, глядя на единственное в комнате светлое пятно – дверной проём, а потом внезапно вскакивает и кидается к письменному столу. Под ним пыльно и темно, только поблескивает железная ладонь утюга. Тая вытаскивает портфель и, не вставая с колен, нетерпеливо нащупывает за подкладкой скользкую, слегка помятую бумажку. В окно уже сочится мягкий свет вечерних фонарей. В их сиянии бумажка отливает серебром.

Тая выбегает на балкон и, сгорбившись у перил, что-то быстро, рывками щиплет. Потом встаёт на цыпочки и, резко распрямив руку, выбрасывает в тёплый вечер маленькие бумажки с неровными краями. Обрывки похищенного «солнца» летят, подхваченные ветерком, медленно опускаются на тротуар, на листья кустов под окном, которые тоже кажутся серебряными в вечернем свете.

Тюль с крупными розами колышется на окне. Тая лежит на животе, с головой укрывшись пледом и крепко зажмурившись.

«Только бы всё было хорошо, – повторяет она про себя, прижав руки к груди. – Только бы всё было хорошо».

Ей кажется: мир теперь так хрупок, что стоит пошевелиться – и он оборвётся, рухнет. Сейчас всё как будто зависит только от неё, и Тая замирает, боясь дышать в полную силу. Сердце стучит гулко и часто. Замереть, не двигаться, не дышать. Тогда беда не заметит и пройдёт стороной.