Царское дело - Наталья Савушкина

С задней площадки Тае кивает Манька. Каким-то образом ей удалось устроиться у ног кондукторши, сидящей на возвышении.

«Сюда!» – машет она Тае.

Тая, прижимаясь к сиденьям и уворачиваясь от тел, протискивается к ней и снимает рюкзачок.

– Надо кондукторшу просить, – говорит Манька бесцветным, усталым голосом.

– О чём? – Тая ещё не совсем поверила, что вошла, весёлый задор охватывает её. Они с Манькой смогли пролезть! Какие они молодцы!

– Так ведь наши – там, – девчонка машет в сторону окна.

Таю прошибает холодный пот. Вот так победительница! Мама с папой остались снаружи! Только что трусила без них, а встретила Маньку – и забыла.

– Давай просить, – поворачивается она к Маньке. – А ты знаешь, что говорить?

Белобрысая Манька, привстав, начинает плаксиво ныть:

– Тётенька кондуктор, а тётенька кондуктор, не отправляйте автобус, у меня там мама с сестрёнкой остались…

Но кондукторша, обвязанная до глаз белым платком, кричит и не слышит девочку. Шум, визг, писк цыплят – автобус похож на бабушкин сарай, где живут куры.

И тут Тая видит в окне всклокоченную папину голову. Он озирается, привстаёт на цыпочки, ищет её глазами. Она перегибается через сиденья, на которых устроились две женщины с коробками, и изо всех сил машет в окно.

– Папа, папа, я здесь!

Позади папы видна мамина кудрявая голова. Мама выглядит очень усталой и расстроенной. Именно она, внимательно обводя глазами окна автобуса, замечает Таю.

Тут Тая больше не может молчать.

– Товарищ кондуктор, – говорит она очень серьёзно, привстав на цыпочки, чтобы её было видно. – Не отправляйте автобус, мои родители не успели войти.

Кондукторша секунду глядит на девочку застывшими круглыми глазами. Тая чувствует, как по спине, в которую упёрся чей-то локоть, катится струйка пота.

Но вот кондукторша открывает рот, и ещё как открывает!

– Да я тебя высажу, бесстыжие твои глаза! И билет ведь не взяла! Вертятся под ногами, а потом их десять человек сажай!

Тая мгновенно краснеет. За что её обругали? Струйка пота бежит между лопаток – там, куда вчера била дверца шкафа. Но нельзя же папу с мамой оставить на улице! Тае кажется, что от неё сейчас зависит если не вся страна, то жизнь папы и мамы – точно. Она сжимает кулаки и говорит настойчиво:

– Не десять человек, а только двое. Пустите, пожалуйста, – и спохватывается: – Вот у девочки сестра с мамой тоже снаружи остались.

Манька молча сидит внизу, словно у неё на улице никого нет.

Но кондукторша уже не слушает, она машет в форточку и кричит шофёру:

– Коля, открой!

И громко, сварливо говорит в спину маме и папе, пробирающимся ко входу:

– Что же это вы, товарищи родители, ребёнка одного в автобус отправили? Через детскую ловкость хотите пройти? – но вдруг наталкивается на папин гневный взгляд и добавляет спокойнее: – Непорядок, товарищи родители.

Шофёр открывает дверь. Отхлынувшая было толпа вновь подкатывает. Но впереди стоит папа, он подсаживает маму и тётку с рюкзаком.

– Анька! Анька, ты здесь? – без умолку голосит тётка.

– Да здесь я, – откликается нехотя девчонка и привстаёт со своего места.

– Трогай! – машет кондукторша и сердито отсчитывает сдачу папе.

Автобус отъезжает. Тая утыкается лбом в папину клетчатую рубашку.

– Испугалась? – папа обнимает её за плечи, наклоняется к самому уху, чтобы перекричать лязг и тарахтение автобуса. Тая кивает, чувствуя, как холодные струйки на спине подсыхают.

– Ничего, теперь всё в порядке. А ты у нас боец! – говорит он и тянется вверх, чтобы взяться за поручень. Этот автобус, определённо, самый тряский в мире.

«Пограничник, – мысленно поправляет Тая папу. – Я не боец, я – пограничник».

Анькина мама шумно отдувается в проходе. Она существует сама по себе, а обе её дочки – отдельно. Маньки не видно, значит, примостилась где-то, как и сестра.

Кто-то дёргает Таю за подол. Тая опускает глаза и видит Аньку на приступочке.

– Ты неправильно сказала, – шепчет она, округлив прозрачные глаза.

– Что? – Тая ничего не может расслышать сквозь шум.

Анька испуганно смотрит на кондукторшу, но та, похоже, собирается спать до ближайшей остановки, где надо будет опять продавать билеты.

– Я говорю, ты неправильно сказала. Надо было прикинуться глупенькой и жалостливо просить. А ты полезла со своим «только двое», – Анька скривила лицо.

Тая сжимает зубы. Ну и наглость!

– Да если бы не я, твоя мама осталась бы на остановке! Или тебя выкинули бы из автобуса.

Девчонка смеётся, её маленькое лицо морщится, на нём резко проступают веснушки.

– Сколько раз ездила, и ничего, ни разу не выкидывали! Нас мамка специально посылает вперёд, чтобы потом самой войти. И в магазин за хлебом, когда денег не хватает. Потому – детям доверия больше. Пользоваться этим надо, поняла? Только просишь ты неправильно, надо жалостливо!

Тая гордо поднимает подбородок и смотрит в окно. Вот ещё, с такой разговаривать. Но попутчица не унимается.

– Тебя как звать?

Тая молчит. Тогда девчонка толкает её легонько в коленку.

– Я Анька. А ты?

– Тая, – отвечает она, по-прежнему глядя в окно. Ветер из открытой форточки обдувает лицо, но уже не так весело, как в электричке.

– Ка-а-ак?

Тая повторяет. Девчонка опять смеётся, и лицо снова некрасиво морщится. Как печёное яблоко.

– Чуднó. Вот у меня понятно: я – Анна, – голос девчонки становится взрослым, – в честь Анны Карениной, кино такое, видала? – говорит она гордо. – А ты – что?

Тае в лицо бросается краска.

– Я Таисия. В честь прабабушки, понятно? Не знаешь, так не говори! Моя прабабушка была герой войны. А твоя Анна Каренина – ещё неизвестно, кто!

– Сама ты неизвестно кто! – Анька надувается, но про Каренину не объясняет.

«Не знает», – удовлетворённо думает Тая.

Автобус набирает скорость, несколько раз поворачивает, и стоящие в проходе люди постепенно приспосабливаются к своим неудобным позам. Тая надёжно упирается в какой-то выступ и наклоняет голову так, чтобы ветер дул прямо в лицо.

Дедушку Яшу Тая замечает ещё из автобуса. Он стоит на обочине в защитной куртке, резиновых сапогах по колено: идти предстоит долго, на пути будет лесной овраг. Дедушка машет белой кепкой.