Свидание - Луиза Дженсен

Слово «муж» потеряло свою остроту. Здесь у меня вдоволь времени на размышления, и о Мэтте я думала много. Хоть раньше и казалось, что все у нас совсем плохо, теперь же я невольно задаюсь вопросом, можно ли спасти брак. Шок от осознания собственной смертности привел к чувству бессилия, беззащитности и отчаянному стремлению к стабильности. Жизнь внезапно показалась до невозможности драгоценной. И быстротечной.

– Мэтт знает, что я ходила на свидание?

– Он ничего не говорил.

Дверь распахивается, и мы замолкаем. Доктор Сондерс садится за стол. Я нервничаю.

– Эли, я сопоставил результаты анализов и тестов, включая МРТ и КТ. Помимо потери памяти, о которой мы уже говорили, могу с уверенностью сказать, что у вас прозопагнозия. Это первый случай в моей врачебной практике.

Улавливаю у него в голосе нотку удовольствия и, как ни глупо, чувствую ненависть, точно он во всем виноват.

– Что это? – спрашивает Бен.

– Мозг Эли больше не распознает черты. Она не сможет узнавать лица, даже близких и друзей.

– И часто такое бывает? Эта прозо… – Запинаюсь.

Как можно болеть болезнью, которую даже не выговариваешь?

– Про-зо-па-гнозия, – повторяет врач по слогам. – От греческого «проспон», что значит «лицо», и «агнозия» – «незнание». Иногда ее еще называют «слепота на лица».

Слово «слепота» наводит ужас. Я лихорадочно осматриваю комнату, впитывая обстановку: длинные коричневые листья и «усы» паучника на подоконнике в горшке, квадратные черные часы на стене, – успокаиваю себя, что я еще зрячая.

– Есть два вида прозопагнозии. Первый – врожденная, она распространена гораздо больше, чем думают. В Британии разной степенью слепоты на лица страдают примерно два процента населения, миллион двести тысяч человек. Многие об этом даже не подозревают, считая, что у них просто плохая память или что люди на самом деле слишком похожи. Например, если у них схожие прически. Часто это наследственное, хотя ген, отвечающий за прозопагнозию, до сих пор не выявлен. Что любопытно…

– То есть я такая родилась, но проявилось только сейчас? У родителей же этого не было, да, Бен?

Он был слишком мал и плохо помнит папу, но все равно мы бы знали.

– Нет, Эли, у вас прозопагнозия приобретенная. Это бывает после инсульта или черепно-мозговой травмы. Встречается значительно реже врожденной. Анализы показали патологию затылочно-височной извилины правого полушария, что вполне соответствует вашей травме. Повреждение данной области может вызвать два подтипа заболевания: апперцептивная прозопагнозия и ассоциативная…

– И когда все пройдет? – перебиваю я.

Это единственное, что меня сейчас интересует.

Воцаряется неловкое молчание. Кресло со скрипом поворачивается. Туда-сюда. Доктор щелкает ручкой.

– Вероятно, никогда. Сожалею.

Голос звучит издалека, как из огромной трубы.

Я не в состоянии переварить услышанное. Отхлебываю воды и сжимаю стаканчик, вода течет на колени, но я не способна встать и дойти до подоконника, где стоит коробка «Клинекса». Слова доктора пригвоздили меня к месту.

– Значит, Эли не будет никого узнавать? Безумие какое-то! В голове не укладывается…

– Да, здоровому человеку трудно понять. Распознавание черт – настолько автоматический процесс, что многие даже не представляют, как слепота на лица вообще возможна. Я участвовал в исследованиях, когда пациенты приходили с семьями, и мы просили родственников поменяться одеждой и молча стоять в комнате с группой чужих людей, а пациентов – показать нам своих близких. Сердце рвется, когда видишь, как они страдают от того, что у них не получается. Дети не узнают родителей, жены – мужей. Особенно трудно идентифицировать мужчин – за исключением черт лица, они часто очень похожи: короткая стрижка, повседневная одежда. Вы не раз столкнетесь с равнодушием и непониманием, Эли. Лучшее в данной ситуации – терпеливо объяснять. Будьте честными. Не стыдитесь.

Стыд. Да, я стыжусь.

– Должно же быть какое-то средство!

В голосе Бена звучит мольба, которую я не слышала много лет. Тем же тоном он просил меня прочитать еще одно бессмысленное стихотворение, которые он обожал.

Мне это снится, да, снится, потому что если это правда, я не выдержу.

– Разумеется, кое-что можно сделать… – начинает доктор.

Я оживляюсь, шарик надежды надувается и тут же сникает, когда Сондерс говорит:

– Есть множество компенсаторных приемов, которые помогают в повседневной жизни.

Слова сливаются в одно сплошное месиво. Навсегда. Это навсегда. Я не выдержу. Доктор отвечает на вопросы Бена и одновременно печатает. С жужжанием просыпается принтер.

– Я связался с университетом в Стоунхилле. Слышали про такой?

Киваю. Это здесь, в городе, в часе езды от дома.

– Они тесно сотрудничают с Национальным центром неврологии и нейробиологии в Лондоне. Вы будете в надежных руках. Исследовательской программой руководит доктор Уилкокс. Я только что с ним переговорил, и он очень хочет с вами встретиться. Они проводят клиническое исследование с использованием транскраниальной магнитной стимуляции. Не исключено, что это частично восстановит утраченную функцию. Но это уже вне моей компетенции, – быстро добавляет он, предваряя вопросы. – Скоро он сам вам напишет и назначит встречу. А пока выслал дополнительную информацию и перечень компенсаторных приемов. Я вас выписываю. Наверное, рады, что наконец…

– Постойте! Я больше никогда никого не узнаю? Вы не можете просто отправить меня домой!

Видя ужас, страдание и слезы в моих глазах, доктор сочувственно добавляет:

– Вероятно, вы сможете узнать одного из тысячи. Да, это немного, но лучше, чем ничего. Только не слишком себя обнадеживайте, это не признак выздоровления. Понимаю, чересчур много всего сразу. С точки зрения физического состояния я больше ничем не могу вам помочь, а эмоционально… – Он откашливается. – Я все понимаю, вам тяжело, но другие пациенты ждут места. Вы знаете, какая в больницах напряженка. Простите. Мы с вами еще увидимся. Когда будете выходить, запишитесь на прием у моего секретаря. Вы работаете?

– Да, в доме престарелых. О господи! Как я буду различать пациентов? Я не буду… Не смогу…

– Пока отдыхайте и восстанавливайтесь. Я выпишу больничный на две недели и назначу обезболивающие для головы, а потом мы снова оценим, как вы… как вы со всем этим справляетесь. Договорились?

Он протягивает мне распечатанные страницы. Я цепляюсь за них, как утопающий за буек. Доктор открывает дверь кабинета и бросает меня в неспокойные воды.

В палате переодеваюсь в то, что принес Бен: розовую летнюю юбку и не подходящий к ней цветастый оранжево-красный топ. Он вспомнил про лифчик и трусы, но забыл колготки и туфли, и, шагая в тапочках по зимней парковке, я вся дрожу от холода.