Мой чужой ребёнок - Настя Ильина

— Кто надоумил тебя на идею суррогатного материнства? — спросила я у Стаса, прекрасно зная заранее, что он скажет.

Его бывшая…

Алиска всегда казалась мне странной. Когда она заселилась в квартиру на нашей лестничной клетке, то практически сразу заявилась к нам с тортиком, чтобы познакомиться. Потом она частенько просила, чтобы Стас пришёл и помог ей: забить гвоздь, собрать шкаф. Мне было страшно представить, чем они там занимались под предлогом «забить гвоздь», ведь муж каждый раз охотно соглашался, он ни разу не сказал, что не может, что ему это надоело… Я считала, что он у меня вот такой отзывчивый, гордилась им, а теперь вдруг так неприятно стало от того, что вся наша жизнь была сплошным обманом… Все пять лет я барахталась в котле под названием «ложь».

— Понимаешь, когда я реально проиграл в карты, я пошёл к Алиске… У нас с тобой уже после второго долга не получалось нормально поговорить, ты начинала упрекать меня и пилить… Я пошёл к ней, чтобы посоветоваться, попросить помощи… Она сказала, что сейчас многие промышляют суррогатным материнством, что у неё так знакомая родила… И ничего, живёт теперь припеваючи, через пару лет хочет снова туда пойти. Я не подумал, малыш… Я мысли не приложил, что тебе будет так тяжело. Я дурак! Козёл! Ублюдок! Лялька, ну хоть как назови меня, плюнь в рожу… Ударь меня… Только прости…

Стас скатился с дивана и встал на колени. Он смотрел мне прямо в глаза, отчего сердце ёкнуло на долю секунды. Однако жалость к нему так и не вернулась. Слишком жестоко он со мной поступил… Слишком больно мне сейчас.

— Поднимись с колен… Не становись более жалким. Если ты считал, что я прощу тебя и брошусь в объятия, ты сильно ошибался, — начала говорить я, отмечая, что каждое слово хлёстким ударом отпечатывается в его душе. — Я не девочка на побегушках, Стас! Я не Бог, который может забыть всё! Я человек! Со своими ошибками и со своими чувствами! Моей самой большой ошибкой стал ты… Уж прости, что говорю прямо. Все пять лет, что мы прожили, я тонула во лжи, ты топил меня в ней, пусть даже неосознанно. Тебе было проще довериться своей бывшей, чем жене… Мне неприятно всё это… Пожалуйста, встань с колен и уходи… Я не хочу тебя видеть, особенно сейчас.

Я скрестила руки на груди и почувствовала, как дрожит всё тело. Лихорадочная дрожь била словно миллион маленьких отбойных молотков. Стас поджал губы, кивнул и поднялся на ноги. Он больше ничего не сказал мне, молча вышел в прихожую, обулся и с порога крикнул:

— Закройся, ключи я оставил…

«Забери ключи, мне они ни к чему…», — заиграла в голове песня, а слёзы хлынули из глаз. На меня накатила вся горечь происходящего.

Я поднялась на ноги и едва дошла до дверей, чтобы закрыться. Выглянула в окно, обратив внимание на то, что Стас уже вышел и закурил. Я задёрнула шторы, вернулась на диван и заплакала навзрыд.

«Жизнь разбилась пополам, хрупкое стекло…», — прозвучала ещё одна мелодия, заставляя плакать громче, реветь, как раненый зверь, оказавшийся в яме, из которой сложно будет выкарабкаться, пока не залижешь раны.

Я разорвала наши отношения со Стасом окончательно, но при этом узнала, что не только он обманывал меня, но и соседка, прикидывающаяся подругой. В голове вдруг начал крутиться вопрос, мне хотелось спросить у Стаса — спал он с ней или нет, когда ходил «помогать», вот только это уже не имело значения. Я не желала сдохнуть от боли, которая и без того выворачивала наизнанку.

Вытерев щёки ладонями, я заставила себя подняться на ноги и прошлась по квартире в поисках телефона. Он оказался в тумбочке разряженный. Я поставила его на зарядку и включила. Прилегла на кровать, и как только индикатор начал показывать одну точку, набрала мамин номер.

— Мам, привет! — сказала я уже ровным голосом, пусть и немного сдавленным.

— Родная! Ну наконец! Стас обещал ещё утром отвезти тебе телефон! Как ты? Ты прости, что не приехала, ну сама понимаешь, Витьке этого всего знать не надо было, я потому увезла его в деревню… Вон сейчас с дедом жимолость собирает…

— Мам… Ты сама понимаешь, что не сладко. Давай не будем об этом, ладно? Я завтра приеду! Сегодня отдохну немного, а завтра к вам.

— А ты сидеть можешь? Нормально?

— Да. Могу. Всё хорошо.

После рождения Вити мне две недели не разрешали садиться, потому что всё прошло куда тяжелее, а в этот раз как по маслу.

— Мам, я спать лягу. Витю поцелуй за меня, ладно? — выдохнула я, успокоившись благодаря родному голосу.

— Бог пусть бережёт тебя! Поцелую! Отдыхай.

Мне хотелось спать… Отрешиться от всего мира, понадеявшись, что хотя бы во сне всё будет радужно и хорошо.

Как только сбросила звонок, посмотрела на сообщения. Максим звонил несколько раз: один вчера ночью и три сегодня. Душа встрепенулась, в ней загорелся уголёк надежды на то, что Максим хотел извиниться из-за своего запрета… Поговорить… И я уже хотела перезвонить ему, наплевав на гордость, если только это позволит мне увидеть дочку… Низкие вибрации начали расползаться по телу. Я смотрела на кнопку вызова и не решалась нажать её.

* * *

Я заплатил за самую лучшую медсестру, чтобы ухаживала за Василисой, не отходила от неё ни на шаг, зашёл к врачу ещё раз и попросил его позвонить мне сразу же после разговора с Олей. Важно было знать — согласилась она стать кормилицей девочки или нет. Я пообещал заплатить любые деньги, только бы они нашли другую кормящую женщину, в случае отказа Оли. Я понятия не имел, что у неё там на уме. Ясно этот запрет на встречи с малышкой мог настроить её против меня, но всё никак не доходило — почему она раньше собрала вещи и уехала вместе с Витей. Хотя она звонила мне, я запросто мог связаться и спросить — что она хотела сказать… Возможно, просто не желала стеснять меня после родов…

Мысли заполонили голову. Я привёз Галю домой. Она быстро прошмыгнула в комнату, фыркнув что-то об обнаглевшей прислуге. Только потом я понял смысл её слов, заметив засуетившуюся Варвару Петровну, которая до нашего возвращения сидела в гостиной с мамой и пила чай.

— Вы можете отдохнуть, если хотите… Не обращайте внимание на Галю. Она просто нервная сегодня, — пожал я плечами. — В общем, я стал папой. Оля подарила мне дочку. Василису!

— Господи! — мама прикрыла рот рукой. — Во сколько?

Мне стало вдруг неприятно обсуждать жену при прислуге, всё-таки Варвара Петровна была домработницей, а не членом нашей семьи. Когда она ушла, я присел в кресло напротив мамы и потёр переносицу.

— Ей уже вторые сутки пошли. Олю выписали уже, а я так и не смог поговорить с ней. Врач сказал, что Оля, скорее всего, возненавидела меня… Там всё сложно, я подписывал вместе со всеми бумагами запрет на её встречи с ребёнком… Ей даже не дали увидеть дочь.

Я понимал, какие чувства она испытала, когда родила, но даже не смогла подержать на руках и убедиться, что с ребёнком всё хорошо. И мне стало горько.

— Максим, а Галя знала вчера? — спросила мама сдавленным голосом.