Альтруисты - Эндрю Ридкер

И хотя текст письма пестрел словами вроде «приглашенный профессор» и «временная должность», Артур решил, что не мытьем, так катаньем добьется постоянной занятости. Последние несколько лет он работал в компании, занимавшейся строительством Большого Бостонского тоннеля — казалось бы, не контракт, а песня. Но все портили коррупция, головотяпство и конструктивные дефекты. Артур без конца жаловался родным, как сквозь трещины в тоннеле I-93 просачивается едкая соленая вода, а столбы защитного ограждения, отделяющего технические тротуары от проезжей части, имеют острые квадратные края. В народе их уже прозвали «столбами-убийцами»: очень скоро они оторвут кому-нибудь голову, это лишь вопрос времени. Работа мечты быстро превратилась в игру «найди крайнего»: Артуру регулярно доставалось за чужие ошибки, а лавина претензий к его конторе с каждым днем набирала силу. Однажды Франсин услышала, как муж во сне бормочет слова «нюрнбергской защиты»: «Я лишь исполнял приказ!» Словом, Артуру давно хотелось сменить работу. Когда пришло лестное предложение от Дэнфортского университета — преподавать инженерное дело, а не практиковать его, — Артур окончательно убедился в собственном интеллектуальном превосходстве и решил немедленно переехать с семьей на запад, как истинный первопроходец. Впоследствии он любил вещать на эту тему. Они, как подлинные американцы, торят себе путь в новый далекий мир, где не нужно будет так ожесточенно биться за место под солнцем. Франсин, семейный психотерапевт, сможет принимать пациентов у себя дома и даже работать на общественных началах в университете. «Когда устанешь слушать нытье богатеньких парочек о своей никчемной жизни, — смеялся он, — сможешь для разнообразия послушать их детей».

И хотя все, кто знал Артура, прекрасно понимали, что его фырканье — это сдавленный смешок, юный Итан впервые столкнулся с проблемой интерпретации. Франсин быстро разгадала смысл Артурова фырка — тот и сам давно догадался о нетрадиционной сексуальной ориентации сына, — но Итан решил, что отец таким образом выражает возмущение.

— Ничего подобного! — сказал Артур.

Эти слова ясности не внесли.

Итан вскочил, опрокинув стул, и умчался в свою комнату. Там он рухнул на матрас и с головой накрылся одеялом.

Свет почти не проходил сквозь плотное одеяло. Теплый отработанный воздух скапливался в темном тесном пространстве. Интересно, сколько он сможет так пролежать? Когда вынырнет на поверхность за глотком воздуха?

Несколько часов спустя в его дверь постучали; Итан спал. Очнувшись, он осторожно пересек комнату и открыл. На пороге стоял Артур с маленьким проволочным ключиком в руке.

— Мы делаем это каждый вечер, что бы ни случилось.

Глаза Итана заранее наполнились слезами. Он с трудом проглотил слюну — получилось громко, и он покраснел. Сев на кровать, Итан уставился в противоположную стену.

Артур сел рядом:

— Открывай.

Итан открыл рот и запрокинул голову. Попытался представить то, что сейчас видел его отец, — небный расширитель, крестообразную металлическую конструкцию, похожую на паука, каждый конец которой фиксировался на коренных зубах. Артур засунул ему в рот два волосатых пальца, поместил ключик в специальное отверстие по центру расширителя и повернул его. Итан сморщился. Череп пронзила острая боль. Он вцепился пальцами в бедра. Горькая слюна с металлическим привкусом скапливалась в уголках его рта, пока Артур медленно поворачивал ключ и таким образом расширял челюсть Итана. Волосы на папиных пальцах защекотали ему десны, и он чихнул, покрыв его очки для чтения тонким слоем слюны. Артур вытер их насухо рукавом рубашки.

— Поверь, я и сам не рад, — пробормотал он, убирая ключ.

Итан попытался закрыть рот, но челюсть как будто свело судорогой. В ушах стоял пронзительный свист. Зубы звенели. Он хотел что-то сказать, но Артур уже закрыл за собой дверь.

Через какое-то время Итан прокрался в гостиную. Родители сидели на диване и читали.

— Я гей, — сказал он. — Не би.

Артур посмотрел на жену поверх очков. Вскинул брови, затем вновь опустил глаза на страницу. Франсин понимающе кивнула сыну. Он стоял перед родителями, изнывая от ужасной боли — нервные окончания верхней челюсти молили о пощаде, — и было очень трудно избавиться от мысли, что его допрашивают с пристрастием.

Впрочем, письмо все же обрадовало Итана — самую малость. Приглашение! От отца! Долгие годы он ждал, что отец куда-нибудь его пригласит, а когда это наконец случилось, он невольно задался вопросом: не поздно ли?

Итан бросил свой «Гид» на стул и спрятал конверт в задний карман. Окинул взглядом квартиру, оформленную в минималистичном стиле — точно так, как ему хотелось. Прямые углы, чистые линии и свободные поверхности. Голый кирпич. Никаких фотографий. Долой сентиментальность. Что же теперь делать — с письмом, с оставшейся частью дня? Взгляд упал на две полки из амбарной доски — безмолвные, параллельные и совершенно голые, словно знак «равно» на стене.

Почти два года прошло со смерти матери, и все это время Итан стремительно уходил в себя — с тех пор, как бросил работу и купил квартиру на Кэрролл-стрит. Он прекратил появляться на публике — во всех смыслах этого слова. Он совершенно себе не нравился: трескучий голос, робкие жесты, которые он ненароком ловил в зеркальных витринах. Ему было неловко среди людей, он смотрел на них с завистью и подозрением. В метро, замечая на себе чей-нибудь случайный взгляд, Итан первым делом задавался вопросом, что с ним не так. Не так стоит? Не так дышит? Его щеки вспыхивали от негодования. Почему он вообще в себе сомневается? Зачем принижает себя, ведь и куда более мелкие души уверенно занимают свое место под солнцем?

Любая вылазка в мир стала напоминать позорное поражение. Открытое признание собственной неполноценности. Не важно, что ему требовалось — еда, секс или зубная паста, — от каждой встречи с этим рефреном («Мне нужно! Нужно! Нужно!») Итану становилось физически дурно. В мечтах о полной самодостаточности он представлял себе бункер с уходящими в бесконечность полками, на которых хранились запасы всего, что могло понадобиться ему в жизни. Его мать, его деньги — он выходил из положения, как мог, пытаясь заранее оградить себя от потребностей, окружить себя комфортом.

Общественные места по большей части были объективно неприятны, и это делу не помогало. Особенно Итан ненавидел прачечные. Всепроникающий люминесцентный свет, лужицы ржавой воды. Когда сломалась его стиральная машина, он узнал, что у прачечной «Садс энд Дадс» с голубыми козырьками — той, что на Юнион-стрит, — есть доставка по вполне приемлемой цене. Мысль о том, чтобы впустить в свой дом мастера, была невыносима, и, уж конечно, Итан не стал бы чинить машинку сам. С тех пор он ни разу не стирал вещи дома.

Продукты, готовую еду из кафе — что угодно можно было заказать с доставкой. У Итана находилось все меньше поводов для вылазок в мир. Фильмы и передачи он смотрел на стриминговых сервисах. Телефон был забит подкастами и музыкой — слушай что хочешь. Заказанные в интернет-магазине книги привозили в тот же день. Его квартира — по бруклинским стандартам весьма просторная — становилась просто огромной, если считать количество доступных внутри ее информационных средств.