Рузвельт - Рой Дженкинс

Тем не менее, во многом другом Франклин и Элеонора существенно отличались друг от друга, а с течением времени их характеры стали и вовсе несовместимы, однако, на публике, как можно себе с легкостью представить, их отношения свидетельствовали об обратном. Франклин был центральной фигурой среди президентов США в двадцатом столетии, а, вероятно, что и за все двести пятнадцать лет существования Республики. Во время его уникального по продолжительности пребывания на посту президента США стали самой могущественной державой на планете. Элеонора была самой независимой и многоуважаемой среди всех президентских супруг. Первая леди Долли Мэдисон [22]могла привнести в историю раннего Белого дома блеск инаугурационных балов. Эдит Вильсон, в последние восемнадцать месяцев пребывания ее супруга на посту президента, могла обладать беспрецедентной исполнительной властью [23]. Жаклин Кеннеди могла быть законодательницей моды, демонстрируя неизменно чувство стиля и элегантность, являясь кумиром для многих своих друзей. Леди Берд Джонсон могла посвятить себя сохранению природных ресурсов. Хиллари Клинтон смогла достичь наивысшей выборной должности среди других первых леди. Но ни одна из них не может соперничать с Элеонорой ни в силе взглядов, ни в желании всенародно высказывать их таким образом, что они, в целом, неизменно способствовали успешному президентству ее мужа. Ей нет равных и в способности, спустя три десятилетия после смерти мужа, нести (самозабвенно) знамя рузвельтовского либерализма, который нашел отклик во всем мире.

Мало что могло показаться столь же невероятным как свадебная церемония на Семьдесят шестой улице. Детство Элеоноры было трудным, несмотря на то, что она родилась в привилегированном обществе.

Ее мать, миловидная женщина традиционных взглядов, не отличавшаяся особой любовью к детям, скончалась в 1892 году, в возрасте двадцати девяти лет (Элеоноре на тот момент было восемь лет) от сочетания целого ряда болезней, не желая продолжать цепляться за жизнь. Элеонора никогда не любила свою мать, которая считала ее некрасивой и чрезмерно серьезной девочкой, а также уничижительно называла ее «Бабулей». Отсутствие любви к матери ребенок компенсировал сильной привязанностью к отцу, который с 1891 года не жил с матерью. Эллиот Рузвельт был обаятельный, безнадежный и совершенно безответственный алкоголик, который ушел в мир иной вслед за матерью в 1984–м. Элеонора и оставшийся в живых младший брат (их другой брат умер) были переданы на воспитание бабушке по материнской линии, еще одному матриарху долины реки Гудзон, имение которой располагалось на берегу реки, в Тиволи, в двадцати милях вверх по течению от Гайд — Парка. И, конечно, она была хозяйкой резиденции в Верхнем Ист — Сайде в Нью — Йорке. В такой атмосфере росла Элеонора, страдая от синдрома «гадкого утенка» по причине присутствия в доме трех младших сестер ее покойной матери — все три славились кокетством и красотой и уделяли собственному внешнему виду гораздо больше внимания, нежели образованию или невзгодам бренного мира. Два младших брата ее матушки, являясь еще одним неприятным воспоминанием о ее прошлом, страдали от алкогольной зависимости. (Пуританское отвращение к алкоголю, сетей которого не избежал и ее родной младший брат, впоследствии стало одним из препятствий на пути к дружеским отношениям с супругом, более того, хоть в этом редко возникала нужда, это мешало Элеоноре достойно принимать Уинстона Черчилля.) Последнюю каплю в чашу семейных «добродетелей» добавляла двоюродная сестра Элеоноры по отцу, ее ровесница, Элис Рузвельт, впоследствии Лонгуэрт, которая и в свои девяносто с небольшим сохраняла на удивление острый язычок и которая, по сути, относилась к Элеоноре как к маленькому унылому добродетельному существу.

В возрасте пятнадцати лет «добродетельное существо» с удовольствием променяла атмосферу этого Дома веселья на школу в Англии. Школа Алленсвуд являла собой нечто среднее между институтом благородных девиц и добротным учебным заведением, располагаясь в большом доме викторианского стиля в Уимблдоне, в семи милях к югу от центра Лондона. В ней проходили обучение примерно сорок молодых девушек двадцатилетнего возраста. Элеонора провела в школе три года, и это, как оказалось, пошло ей на пользу. Она стала явной любимицей семидесятилетней директрисы Мари Сувестр, которая, несмотря на преданность делу своей жизни — воспитанию молодых девиц высшего света разнообразной национальной принадлежности, была, в сущности, радикальным вольнодумцем, ревностным атеистом и ярой защитницей буров во время войны Великобритании против бурских республик на юге Африки. Она также являлась последователем Фредерика Гаррисона [24]и английских позитивистов, равно как и приятельницей Беатрис Вебб [25]. До того как получить бразды правления в Уимблдоне, она заведовала школой в Фонтенбло. В обоих заведениях Мари Сувестр занималась воспитанием множества юных леди, включая одну из тетушек Элеоноры, сестру Литтона Стрейчи, двух дочерей Джозефа Чемберлена (с которыми его сыновья, Остин и Невилл, неизменно вели переписку на протяжении всей своей продолжительной политической карьеры). Ее воспитанницей также была некая немецкая Графиня (Элеонора была с ней дружна), которая рьяно защищала кайзера в 1915 году и еще более была очарована Гитлером, по крайней мере, до 1939 года. Мадмуазель Сувестр ценила Элеонору за высокий интеллект и считала ее прекрасным примером для подражания для всей школы. Была у мадмуазель одна привычка, которая носила несколько дискриминационный характер: проходя вереницей мимо директрисы во время совершения традиционного ритуала пожелания спокойной ночи, одни воспитанницы получали поцелуй на ночь, другие — сухое рукопожатие. Элеонора всегда заключалась в самые теплые объятия. Мадмуазель Сувестр также брала ее с собой на короткие каникулы в Париж, Флоренцию и Рим. Вместе с тем школа Алленсвуд не только подарила много счастливых воспоминаний о годах обучения, но также значительно повысила самооценку Элеоноры, когда она, летом 1902 года, вернулась в США.