Неуловимая невеста - Стефани Лоуренс

На лице у нее застыло выражение крайнего удивления.

— Вы все устроили.

Констатация очевидного, но голос странно отчужденный. Почему бы это?

Гарет настороженно кивнул, Не понимая, о чем она думает.

— Нам придется убираться отсюда как можно скорее, так что…

— Я думала, мы обсудим все варианты.

Он неожиданно вспомнил вчерашний разговор.

— Я сказал, что узнаю все варианты и сообщу вам. Как только что-то станет известно. Но пока что нам придется скрываться от преследователей на барже.

Эмили надменно вскинула подбородок.

— Как насчет лошадей? Люди добираются до Мохи верхом: это обычный маршрут для курьеров. И мы будем быстрее продвигаться вперед, чем на этом… тихоходном судне.

Верно, но… кажется, они ссорятся?

— Дорога до Мохи идет по пустыне и каменистым холмам, в которых полно бандитов. Правительству приходится договариваться с ними, чтобы те пропускали курьеров. Там нас легче перехватить. «Кобры» пойдут по пятам, как только мы покинем город. Или того хуже, будут поджидать нас в ущельях. Вы можете быть превосходной наездницей, как и все мои люди, но вспомните о своей горничной, Маллинсе и Уотсоне. Смогут они уйти от погони?

Она смотрела ему в глаза. Потом медленно прищурилась. Губы сжались в тонкую линию.

Время словно остановилось. Гарет не привык спрашивать мнения других, потому что обычно сам принимал решения и отдавал приказы. И если им придется путешествовать вместе, она должна запомнить: в отряде может быть только один командир.

Он уже приготовился к ее сопротивлению, но выражение лица Эмили вдруг изменилось, хотя трудно сказать, каким именно образом. Она кивнула:

— Прекрасно. Баржа так баржа.

Где-то прозвенел колокольчик, призывая к ленчу. К его большому удивлению, не говоря уже о смущении, она ослепительно улыбнулась:

— О, как же я проголодалась! И поскольку средство передвижения нам известно, можем упаковывать вещи.

С этими словами она развернулась и, высоко держа голову, вышла из комнаты.

Лишь вечером, лежа в постели, он сумел найти верные слова, чтобы охарактеризовать ее поведение. Она была словно ребенок, капризам которого потакают…

Гарет невольно фыркнул, повернулся на бок и натянул простыню на плечи. Он ничуть не волновался. Она всему научится.

«4 октября 1822 года.

По-прежнему в Адене. В гостинице арабского квартала.

Дорогой дневник!

Всего через несколько часов начнется первый этап нашего путешествия. И как только мы отплывем, он — Гарет, майор Гамильтон — не сможет отослать меня обратно. Я уже собиралась объяснить ему, что не принадлежу к числу его людей и не стоит полагать, что соглашусь с любым его решением, но сообразила, что в порту Адена много кораблей компании, и если он посчитает, будто мое общество его тяготит, вполне может отправить меня и слуг либо в Бомбей, либо к мысу Доброй Надежды, откуда я пересяду на другое судно, идущее в Англию.

Я сразу же изменила свою песенку. Мне необходимо узнать о нем как можно больше, и поэтому возможность совместного путешествия и ежедневного общения слишком заманчива, чтобы ее упускать.

Конечно, его привычка командовать несколько докучна, но свое мнение по этому поводу я могу изложить позднее.

Как прихотлива судьба! Сама я не смогла бы придумать лучшего плана! Какая ирония заключается в том, что я обязана этим шансом омерзительному негодяю Черной Кобре!

Э.».

Они прибыли на пристань, когда горящий огненный шар солнца низко повис над морем. В свете, отражавшемся от воды, было трудно узнать даже знакомые лица.

Гарет надеялся, что служители культа сохранят повязанные на голове черные шелковые шарфы — единственную их неоспоримую примету.

Эмили уверенно шла рядом с ним. По его предложению она надела скромное желтовато-коричневое платье и спрятала зонтик в сундуке. В этот час все спешили к сходням: немало судов уходило с вечерним приливом, так что они ничем не выделялись среди остальных.

А вот то обстоятельство, что все в их маленьком отряде постоянно и пристально оглядывали толпу, могло возбудить подозрения. Но тут уж ничего нельзя было поделать. Служители культа наверняка сторожили на пристани.

Гарет старался не думать об Эмили слишком часто. Именно в личном смысле. Пытался даже мысленно называть ее «мисс Энсуорт», предпочтительно с добавлением «племянница губернатора». Но постоянно отвлекался и думал о ее стройном, теплом теле с женственными изгибами. О том, что она рядом. И будет рядом довольно долго…

В этот момент внутренний голос откуда-то из самой глубины души уверенно сказал: «Моя. Она моя».

Гарет тряхнул головой в тщетной попытке отделаться от непрошеных мыслей.

Эмили удивленно подняла брови.

— Что-то случилось?

Нужно отдать ей должное: она настороже. И глаза встревоженные.

— Ничего страшного, — заверил он. — Просто пытался определить, где прячутся служители культа. Пока что никого не заметил. А наша баржа — вон там, за этими двумя судами.

Эмили деловито кивнула и направилась к сходням. Но он схватил ее за руку.

— Подождите.

По его знаку Бистер помчался по сходням. За ним следовал Джимми, семнадцатилетний племянник Уотсона. Через две минуты Бистер появился опять:

— Все чисто.

Еще десять минут, и женщины вместе с багажом, а потом и мужчины оказались на борту баржи. Капитан благосклонно кивнул и улыбнулся. К облегчению Гарета, женщины без просьб ретировались в каюты, выстроенные по всей длине баржи. Уотсон тоже ушел, взяв с собой Джимми и оставив Гарета, Мукту, Бистера и Маллинса нести вахту.

Гарет надеялся, что они сумели сбить со следа приспешников Черной Кобры и те спохватятся не менее через двенадцать часов, если не позже.

На большее пока рассчитывать не стоило.

Они вышли из гавани в открытый океан и двигались вдоль берега, но когда огибали последний мыс, Бистер заметил блеск линзы подзорной трубы, направленной в их сторону, о чем сразу же доложил Гарету.

— Майор, кто-то следит за нами, уж это точно, — заявил он.

Гарет поморщился.

— Можно не гадать, кто именно. Но по крайней мере нам удалось уйти. И врядли они перехватят нас, так что до самой Мохи мы в безопасности.

Где-то в Адене

— Дядя, у нас новости!

Высокий бородач, известный всем служителям культа Черной Кобры под именем Дядя, поднял глаза от граната, который старательно очищал.

— Да, сын мой?