Час ночи - Галина Полынская

– Кажется, он нами доволен, – шепотом произнесла Аля.

– Сто процентов, – кивнул Валентин. – Кстати, кто-нибудь нашел что-нибудь стоящее?

– Ерунда пока что всякая, – ответил Гера. – В соцсетях у Карины в основном кулинарные рецепты, перепосты клипов и статей о красоте-здоровье. Событий из жизни практически никаких.

– Но мы же только взялись! – так же шепотом воскликнула Арина. – Главное – понять, с чего начинать, как к этой девушке подступиться!

– Может, карты на нее раскину? – предложила Алевтина.

– Если Феликс узнает, что мы свое расследование начали с карточного гадания… – засомневался Герман, а Сабуркин перебил:

–А нечего ему про это знать! Без разницы, как дело размотаем, главное – успех!

– Поддерживаем единогласно, – закивала Арина. – Давай, Алечка, раскидывай!

Стоя у окна, Феликс смотрел, как мелкий снег постепенно превращается в дождь и струится тонкими нервными ручейками по мутному стеклу. Асфальтово-серые тучи, казалось, гнали такой же серый ветер, превращающий пейзаж за окном в старую черно-белую фотографию.

Ни мыслей, ни чувств, ни желаний – лишь отчетливое ощущение, что порывам ветра нет препятствий, он легко проходит сквозь окна и стены и продувает насквозь, закручиваясь тугими вихрями где-то в межреберном пространстве. Феликс чувствовал взгляд. Взгляд золотисто-зеленых глаз, смотрящих ему в спину с фотографии на письменном столе. И непонятно, что больше тяготило – ветер, воющий в грудной клетке, или этот пристальный взгляд.

Во внутреннем кармане пиджака ожил мобильный телефон. Феликс взял аппарат и, не глядя, принял вызов:

– Слушаю.

– Утро доброе, – произнес голос Павла. – Как вы себя чувствуете?

– Нормально.

– Никаких перепадов?

– Нет.

– Побочные эффекты, беспокоившие в начале приема препарата, не вернулись?

– Нет.

– В ближайшие пару дней вы могли бы хотя бы тричетыре раза в день сообщать о своем самочувствии, не упуская подробностей, даже самых, казалось бы, незначительных изменений?

– Мог бы.

– Все силы сейчас брошены, чтобы выяснить причину сбоя, – торопливо заговорил Павел, словно скупые, односложные ответы Феликса вызвали в нем чувство вины. – Рассчитываем в кратчайшее время найти причину, возможно, это даже поможет нам усовершенствовать препарат…

– Почему я так и не стал отражаться в зеркалах? Возникали ведь в самом начале пусть смутные, пусть рваные, но все-таки контуры. Была надежда, что вот-вот появится четкая картинка. Но она так и не появилась. В чем причина?

Трубка помолчала немного и вздохнула:

– Конкретно на этом пункте мы особо не фокусировались, посчитав его малозначительным. Но опять же, мы высказывали предположения, что как только вы начнете есть обычную пищу, хотя бы в малых количествах, появится и отражение.

– Как это связано? С приемом пищи я стану более материальным? Нынешней моей материальности не хватает для получения отражения?

– Мы можем лишь предполагать…

– Понятно. Тему еды мы с вами уже обсуждали, я говорил, что не знаю, как съесть хоть что-то из того, что вижу на прилавках. Это не имеет никакого отношения к продуктам, которые я ел при жизни – ни по цвету, ни по запаху, ни по составу. Не исключено, что обычный кусок хлеба просто убьет меня, и закончится на этом весь эксперимент. И вы обещали…

– Да-да! Мы обещали подумать над этим вопросом, и поверьте – думаем! Скажу больше – мы работаем над этим!

– Так пожалуйста, как доработаете – съем, что предложите. Я же всегда открыт для новых опытов.

На бледных губах мужчины возникла кривая улыбка, больше похожая на гримасу.

–Вот и превосходно, значит, договорились! И в ближайшие пару дней вы прозваниваете нам…

– Три-четыре раза, – кивнул Феликс суетливым ручейкам на стекле. – Могу и по ночам звонить, если заснуть не получится.

– Договорились! В любое время суток!

Нажав на отбой, Феликс сунул телефон в карман пиджака, и в этот момент в дверь постучали.

– Да! – сказал директор, оборачиваясь.

Дверь приоткрылась, показался Герман.

– Феликс, там Дмитрий зашел к нам кофе выпить.

– И что? Пусть пьет.

– А ты не выйдешь? Он с тобой пообщаться хочет.

Феликс потер переносицу, словно у него болела голова, и кивнул.

Капитан Мухин уже расположился на гостевом диване с кофейной кружкой, когда в секретарскую явился директор. Они пожали друг другу руки, поговорили о том, о сем, и Дмитрий принялся сокрушенно вздыхать, что несомненно указывало на то, что районному участковому опять что-то понадобилось от агентства «ЭФ». И Феликс помог поскорее перейти к делу:

– Что у тебя случилось?

– Да у меня-то ничего.– Мухин шумно вздохнул, и его курносое веснушчатое лицо сделалось загадочным и кислым одновременно.

– У лейтенанта Пестимеева проблемы появились?

– Ай, да нет! – отмахнулся он. – У Пестимеева вообще все прекрасно: какой-то родственник у него помер, дачу у озера в Подмосковье ему оставил. Сейчас тепла дождется, ремонт сделает, и будем на рыбалку к нему ездить.

– Рад за Пестимеева. Так в чем печаль-кручина?

Дмитрий сделал маленький глоточек кофе и поставил кружку на стол.

– Кореш мой из следственного отдела – Слава Семенихин, неделю уже ходит к нам коньяк пить. А я на прошлых выходных портвейном отравился, прям смотреть не могу на тот коньяк. И главное – непонятно, почему так не пошло! Хороший ведь портвейн, из Испании в подарок привезли, и вдруг такое.

– Наверное, все дело в количестве. Или у тебя индивидуальная непереносимость портвейна. Пусть с Пестимеевым выпивает, тоже компания.

– Не пьет Пестимеев на работе, – снова тяжело вздохнул Мухин. – Семенихину одному приходится.

– Сочувствую Семенихину. А проблема-то в чем?

–Проблема в том, что он мучается! – Дмитрий многозначительно поднял вверх указательный палец.

– Семенихин?

– Да.

– Сам расскажешь, что его мучает, или так и будем играть в вопрос-ответ?

– Расскажу, конечно.– Мухин откинулся на спинку дивана, вытягивая ноги, и Феликс заподозрил, что он пришел надолго. – На участке нашем за полгода три смертельных случая, которые ни я, ни Семенихин понять не можем, – две женщины, один мужчина. Все трое умерли от асфиксии, но при этом никаких следов удушения. Вскрытие показало, что все здоровы, признаков насильственной смерти тоже нет, в квартире находились одни. Складывается впечатление, что они просто взяли и задохнулись ни с того, ни с сего. Слава говорит, что нутром чувствует – что-то тут не так, а зацепиться не может. Люди все приличные, не маргиналы, у всех семьи, убитые горем родственники, наседают на меня, на Семенихина, даже Пестимееву достается, требуют разобраться, а мы ничего сделать не можем. Нет криминала.