Долгоруковы. Высшая российская знать - Сара Блейк

Посреди площади вкопали в землю столб, старицу привязали к столбу, густо обмазали дегтем, в ногах разложили хворост. Неверную и лукавую, которая подняла хищные руки свои на жизнь наимудрейшего и величайшего из владык приговорили к прилюдной казни у позорного столба… Смотреть на казнь согнали всех жителей городка, но перед тем как взойти на облитый смолою сруб, Алена обернулась к Долгорукову и спокойно сказала, что если бы все ее товарищи сражались так, как она, князю пришлось бы спасаться из здешних мест. Затем осенила себя крестом и сама позволила привязать себя к столбу.

Из всех городов к радости царя воеводы шли отчеты о том, сколько сподвижников Разина было убито и казнено. Новый астраханский воевода Яков Одоевский вообще перебил почти всех жителей, а город приказал срыть. Всего было казнено больше 70 тысяч человек. Долгорукий одобрял такую политику. После того, как огромное число сподвижников Разина было казнено, с оставшимися они поступили следующим образом: повелели вырвать ноздри, заковать в шейные кандалы, некоторым отрезать и языки и, с выжженным клеймом «ВОР», гнать на каторгу.

Атамана Разина выдали свои же казаки. Его привезли в Москву, долго пытали, а потом прилюдно четвертовали на Красной площади. Долгоруков вернулся в столицу героем. Всем казалось, что князю удалось добиться главного – ужас, охвативший народ при виде тех страшных наказаний, которым подверглись мятежники, навсегда отбил охоту бунтовать.

Но в России никогда нельзя говорить «никогда». Прошло чуть больше 10 лет, и в стране разгорелся новый бунт. Восстали стрельцы, которых подстрекали царевна Софья и ее родственники – князья Милославские. Поводом стало возведение на престол 9-летнего сына Алексея Михайловича – царевича Петра. Это было сделано в обход его сводного брата – 15-летнего Ивана. Стрельцам сказали, что царевича Ивана вообще убили.

15 мая 1682 года разъяренная толпа ворвалась в Кремль. Ее попытались успокоить, на Красное крыльцо вышла мать Петра, царица Наталья Кирилловна, вывели и двух малолетних царевичей – вот, мол, смотрите, вас обманули, оба царевича живы и здоровы… Но это не помогло – стрельцы жаждали крови, и кровь эта пролилась.

Братья царицы Иван и Афанасий Нарышкины, князья Григорий и Андрей Рамадановские, князь Михаил Черкасский, боярин Матвеев и многие другие сторонники царевича Петра Алексеевича были зверски убиты. Одним из немногих, кто с оружием в руках пытался остановить стрельцов, был сын Юрия Долгорукова Михаил. С одной саблей он бросился на толпу, и толпа поначалу в ужасе отступила, но потом, опомнившись, стрельцы навалились на молодого князя всем скопом, и на глазах у царицы и царевичей подняли его на пики.

Старый князь Юрий Долгоруков в то время лежал больной в своем доме. Услышав на улице крики, он послал слуг узнать, что происходит. И когда ему сказали, что стрельцы ворвались в Кремль, князь поспешил ко дворцу. В гневе, подпоясанный саблей, он вышел на площадь и тут увидел растерзанное тело своего сына. Над убитым рыдала жена Михаила Долгорукова.

– Все будете гореть в гиене огненной! – в гневе закричал князь.

Но его пророчество не сбылось. Стрельцы убили старика, а труп бросили на Лобное место.

Пересекался род князей Долгоруких и с еще одним знатным родом – родом Демидовых. Правда в данном случае речь шла не о любовных делах, а о делах государственных. Долгорукие и Демидовы оба были приближены ко двору государя Петра Первого…

Михаил Владимирович Долгорукий родился в 1667 году и в возрасте 18-ти лет вместе со своим братом Василием Владимировичем начал службу при дворе царей Ивана и Петра в чине стольника, позднее женился на княжне Евдокии Юрьевне Одоевской. Участвовал в Крымском походе, а позже был назначен Петром I в первый состав правительствующего Сената.

В конце 1717 года при образовании коллегий Михаил Долгоруков был назначен президентом Ревизион-коллегии. Его брат Василий служил в гвардейском Преображенском полку, участвовал в Северной войне, в чине капитана отличился при осаде Митавы и даже сопровождал Петра I в Голландию и Францию.

Именно при Петровском дворе и столкнулись Демидовы с Долгорукими… Демидовы в тот момент ходили в любимчиках государя: тульский кузнец, будучи сам работником, прекрасно знал все хитрости и секреты производства. Сначала он сам, а потом его сын Акинфий лично смотрели за всем, что делается на их заводах, и руководили мастерами и рабочими.

Акинфий Демидов не терпел ослушников и был скор на расправу. Работали у него на заводах не только вольные рабочие – таковых было немного, – но и ссыльные поляки и шведы, у которых образовалось целое поселение, и крепостные крестьяне. А поскольку жизнь крестьян, прикрепленных к горным заводам, была сложной, а работа тяжелой, то и дело вспыхивали бунты, и наказывать зачинщиков Акинфию приходилось часто.

Крестьяне боялись сурового хозяина, и работа кипела. Десяток новых заводов открыл Акинфий, вместо десяти тысяч пудов железа, как было при казенном управлении, стал давать завод четыреста тысяч. Огромное количество пушек и ружей поставлялось в казну. Петр I был доволен! Он пожаловал старшему Демидову, прочно обосновавшемуся в Туле, дворянство и назначил комиссаром, то есть сборщиком податей на Верхотурских заводах.

Недоброжелателей у Демидовых было достаточно. Его внезапное богатство и милости, которые оказывал государь этой семье, вызывали зависть. Многие старались очернить Демидовых перед Петром I, оклеветать, написать донос, но Никита Демидович и Акинфий, уверенные в поддержке царя, всегда выходили сухими из воды, когда оправдываясь перед сенатом, а когда попросту откупаясь, чтобы проверяющие закрывали глаза на беглых людей, которых он держал на своих заводах. Беглых таких было немало. От чего они бежали? От закона, от рекрутских наборов, от гонений за веру, от жестокости прежних хозяев, бежали из тюрем и ссылок. Раскольники, которым тяжело жилось по всей России, находили за Уралом приют, где никто не спрашивал, как они крестятся и во что веруют, так что демидовские заводы скоро стали центром старообрядчества. Казалось, что здесь, за Уралом, где не сможет достать их закон, жизнь станет проще и лучше. Но Демидовы, принимавшие каждого, кто приходил за убежищем, были жестокими хозяевами.

За пришлых людей и беглецов Демидовы подати не платили, и нравилось это отнюдь не всем. Крестьяне, приносившие доход своим прежним хозяевам, внезапно оказывались на демидовских заводах, где работали на благо бывших кузнецов. Прежние хозяева переставали платить подать за сбежавших крестьян, а если крестьяне были государственные, то убытки терпела казна.

Много писалось жалоб на Демидова, много раз пытались дворяне найти управу на заводчиков, но Акинфий уже успел обзавестись покровителями при дворе, сам князь Меньшиков был его благодетелем, да и сам Петр I благоволил к кузнецам, которым сам пожаловал дворянство, и дела эти всегда быстро улаживались.

Особенно старался начальник розыскной канцелярии лейб-гвардии капитан-поручик Плещеев, который так хотел очернить Демидова, что не оставлял попыток вытащить на свет хоть какое-то темное дело, а не найдется такового – так выдумать, главное, чтобы царь поверил. Он писал один донос за другим, обвиняя Демидова в завышении цен на железо, сажал в темницу людей Демидова, допрашивал, держа их в кандалах, и через три года все-таки добился своего – царь, усомнившись, поручил князю Василию Владимировичу Долгорукову исследование по этому делу.