Вечный союз - Уильям Форстен

Стройный юноша стоял навытяжку, облаченный в простой белый мундир с поясом и аксельбантами генерала суздальской армии. Позади него со столь же торжественным видом выстроился его штаб. Все, вслед за командиром, дружно отдали Эндрю честь.

Эндрю также встал по стойке «смирно» в ответном приветствии.

– Вольно, генерал. – Он порывисто встряхнул руку Винсента.

«Всего-то двадцать один год, – подумал Эндрю, – а уже комбриг, кавалер суздальской Почетной медали, награжденный за спасение всей Руси». По глазам молодого человека было видно, что его квакерская совесть уже не так сильно терзает его. Первое время он очень мучился из-за загубленных им тысяч жизней. В течение нескольких месяцев Эндрю боялся, что Винсент никогда не сможет этого пережить. Может быть, лишь рождение близнецов вернуло его наконец к действительности, заставило понять, что без принесенной им жертвы новая жизнь, к которой он всей душой стремился, была бы невозможна.

Как ни странно, но демоны, так долго преследовавшие самого Эндрю, в последнее время тоже стали ослаблять свою хватку. После трех лет сражений с конфедератами там, дома, и еще более жестокой войны на полях Валдении его нервы были на пределе. Иногда по ночам кошмары возвращались, но теперь ему являлся не брат Джонни (спасибо уже за это), а тот жуткий момент, когда волны тугаров перехлестывали через земляной вал, город пылал в огне и ему казалось, что все потеряно, а главное, потеряна Кэтлин – как раз тогда, когда они пришли наконец к полному взаимопониманию. Но полтора года мирной жизни постепенно залечивали и эту рану.

– А как себя чувствует ваша жена, сэр? – живо поинтересовался Винсент, и сразу же послышались добродушные смешки. Эндрю бросил смущенный взгляд на стоявших рядом.

– Похоже, будущий папаша переносит ожидание хуже, чем она, – обронил Эмил.

– Не волнуйтесь так, сэр, – произнес Винсент успокаивающим тоном. – Вы к этому привыкнете. С первым труднее всего.

– Слышу речи умудренного опытом мужа, – усмехнулся О’Дональд. – Парень, дал бы ты своей жене передохнуть хоть чуточку. Не успел родить одного, и тут же снова. И теперь меньше, чем на двойню, он не согласен!

Винсент густо покраснел.

– Кэтлин чувствует себя нормально, Винсент. Она спрашивала про тебя. Твоя Таня ухаживает за ней замечательно. Она тоже шлет тебе привет и просит передать, что маленький Эндрю все время спрашивает, где же папа.

При имени сына в глазах молодого человека появилось гордое выражение.

– Все готово, Винсент?

– Да, сэр, почетный караул для церемонии построен.

– Итак, осталось дождаться президента, и можно начинать представление, – прогремел О’Дональд. – И куда этот стервец запропастился, хотел бы я знать?

– Не забывайте, что это наш президент, – заметил Эндрю ровным тоном, в котором слышался легкий упрек.

– Ну как же, как же. Помню, отменную трепку я задал этому президенту как-то перед самой войной. А этот гусь, которого я наградил тогда здоровенным фингалом, тоже хорош, – добавил О’Дональд, кивнув на Ганса. – Выбился в начальники.

Эндрю с некоторой тревогой взглянул на развеселившегося не в меру генерала от артиллерии.

– Да нет, ничего серьезного, – успокоил его О'Дональд. – Просто тогда возникло небольшое недоразумение по поводу карт.

– Если мне не изменяет память, – ввернул Эмил, – вы тогда тоже были украшены шишкой на голове – с небольшое яблоко.

Потерев макушку, О’Дональд ухмыльнулся:

– Ну да. Он ведь долбанул-таки меня сзади стулом.

– Каким, на хрен, стулом! Это была моя старая заслуженная пивная кружка, но столкновения с твоим котелком она не выдержала.

– Джентльмены, прошу внимания! – поспешно вмешался Эндрю. Повернувшись в сторону президентского вагона, он отсалютовал по всей форме.

Калинка, или Президент Калин, как все с удовольствием его теперь называли, широко улыбался им с тамбурной площадки, хотя можно было заметить, что он еще не вполне пришел в себя после долгого путешествия.

Глядя на Калина, Эндрю с трудом удерживался от улыбки. Авраам Линкольн стал для Суздальцев почти такой же легендарной фигурой, какой был для армии северян, и они переняли у американцев все бесчисленные анекдоты о его мудрости, сердечности и умении понять простых людей, из чьей среды он и сам вышел. Окладистая русская борода Калина была обрамлена знаменитыми линкольновскими бакенбардами. Носил он теперь, как правило, потрепанный черный сюртук и брюки, белую рубашку и цилиндр, который, как подозревал Эндрю, будет отныне восприниматься местным населением как непременный атрибут президентской униформы. Роста в Калине было всего футов пять с половиной, и его округлая фигура, увенчанная цилиндром, выглядела довольно забавно, но Эндрю чувствовал, что если бы Эйба Линкольна занесло каким-нибудь чудом в эти диковинные края, они с Калином легко нашли бы общий язык и просиживали бы вместе далеко за полночь, перебрасываясь шутками.

Мысленно Эндрю перенесся в тот день, когда Линкольн, наградив его Почетной медалью за Геттисберг, стоял возле его больничной койки и разговаривал с ним так дружелюбно и участливо. Взглянув на пустой правый рукав Калина, Эндрю машинально прикоснулся к собственному левому. Он тоже был пуст – неизгладимое воспоминание о Геттисберге.

Калин стал подражать Линкольну с прошлого лета, когда они с Эндрю были соперниками в предвыборной кампании. Собственно говоря, Эндрю и участвовал-то в ней только по настоянию своих однополчан, а также потому, что хотел преподать гражданам молодого суздальского государства урок многопартийности и демократии. Он прекрасно понимал, что исход выборов предрешен и у него нет ни малейшего шанса победить любимца местной публики, а главное, он вовсе не стремился стать президентом. У него была тайная мечта – нелепая, это понятно – бросить государственные дела и пойти заведовать небольшим колледжем, созданным недавно для обучения Суздальцев основам инженерного дела, металлургии, медицины и сельскохозяйственной науки. Но Калин настоял, чтобы он стал вице-президентом и министром обороны. В кабинет вошло еще несколько товарищей Эндрю по полку: банкир Билл Уэбстер возглавил казначейство, Эмилу поручили здравоохранение, Боб Флетчер, построивший первую мельницу, стал заведовать сельским хозяйством, а Майне достался пост министра промышленности.

– Вольно, друзья мои, – проговорил Калин, спускаясь с подножки поезда. – Вы же знаете, я терпеть не могу эти дурацкие церемонии.

Его слова заглушил сводный оркестр, нестройно грянувший «Привет вождю» – еще одно напоминание о мире, оставленном позади. 5-й Суздальский полк, или «гвардия Готорна», как его, вопреки протестам командира, называли, вытянулся в струнку при первых звуках официального марша. Потрепанное боевое знамя свисало до земли, а новый герб Республики Русь был поднят высоко над рядами.

– Придется потерпеть, господин президент, – прошептал Эндрю, наклонившись к Калину. – Они придают таким вещам большое значение.