Прости грехи наши… Книга первая - Елена Дмитриевна Фетисова

она встретилась взглядом с Анной. Выскользнув из теплых, заботливых рук Зины, она склонилась над кроватью другой соседки, – Прости и ты!

– А я-то за что? – удивилась Анна. Серые глаза ее были настолько ясными и чистыми, как безоблачное похожее небо.

Кларка не хотела думать, но мысль сама, как тень мелькнула в душе: «А, все-таки, они отсталые какие-то, эти деревенские… Ничего не понимают в жизни…».

Анна проснулась от стука швабры, обычно тихого, осторожного. Сегодня же, нянечка грубо ударяла ею о железные ножки кроватей.

– Как, только, белый свет таких носит…, – бубнила она громко, – Подлюка этакая!

Проснулась и Зинка. Первое, что обеим роженицам бросилось в глаза аккуратно заправленная кровать Кларки.

– Ты, что это не в духе сегодня, Петровна? – спросила сонная Зина, не придав последнему большого значения.

– А то, не знаете? – нянька окончательно уронила свое орудие труда на пол, – Подруженька-то ваша зафитилила.

– Уже? – удивилась наивно Анна, – Не попрощавшись даже…

– Как же, будет она прощаться… Глаза бесстыжие! – нянька подозрительно сморщила лоб, – А, то, небось, не знаете? – глаза старушки были похожи на замерзшую прорубь, такие же бесцветные и холодные.

– Ты, Петровна, что-то сегодня все конспирируешь, скажи толком, что произошло-то?

– Ничего я не кон… сервирую, – запуталась женщина в длинном слове и от этого еще больше рассердилась, – Молодайка-то ваша, тоже больно грамотная, сбежала… А мальчишечку, хороший мальчик-то, здоровенький, – запричитала старуха, – Бросила, змея подколодная! – нянька еще раз посмотрела на них своими блеклыми глазами. – Прикидываются тоже мне, не знают они,– взяла она ведро, подняла швабру и, ворча, вышла в коридор.

Анна и Зина молчали. Наконец, Зинка сказала:

– А я эту змеюку еще жалела…

После ухода Кларки стало тоскливо и не уютно. Словно потакая людям, испортилась погода. Свинцовые, серые тучи медленно тянулись с утра тяжелыми стаями.

Зинка в который раз глянула на пустеющую кровать и не выдержала:

– Выкинуть бы и ее, чтоб духа не осталось даже…

Анна промолчала, упершись глазами в потолок. Она лежала и сосредоточенно думала о чем-то своем. Сильно похудевшая за последние дни, бледная, даже какая-то синяя, с острыми, торчащими, как колючки, из-под рукавов халата локтями, женщина хоть и пошла на поправку, но душевного покоя не обрела. Она никак не могла успокоиться. Тревожные чувства, как тени скользили по ее лицу.

– Почему не несут моего ребенка? – проговорила Анна вслух.

– Какая ты шустрая, – пыталась приободрить ее Зинка, – Сама, только, вчера очухалась…

– Хоть бы показали…, – прикрыла уставшие от побелки глаза Анна.

– Соскучилась? – улыбнулась ей добросердечная соседка.

– Боюсь я, – тяжелый вздох вырвался из наболевшей груди женщины, – Сон плохой видела…

– Ну, ты прямо, как дите, Нюра. Кто в эту чепуху, теперь, верит? Во что надо-то веру потеряли…

Анна ничего не ответила, притихла, казалось, уснула. Но вскоре голос, какой-то глухой, будто из-под земли, повторил, как заклинание несколько раз:

– Почему, почему не несут моего ребенка?

Зинаида Прокопьевна пришла позже обычного. Задержалась в дверях, осматривая палату, и словно руку от огня, отдернула взгляд от кровати Клары.

– Здравствуйте! – заполнила сразу она все пространство своим властным голосом, и подошла первой к Зине, – Вера Геннадьевна, – позвала она медсестру, – К выписке.

Радостная Зинка заулыбалась во все свое широкое, доброе лицо.

– Спасибо, вам доктор!

– Не стоит благодарности. Это наша работа, – как то, чересчур, сухо ответила ей Зинаида Прокопьевна, устраиваясь около Анны.

Зина попросила разрешения позвонить и вышла из палаты, оставив соседку наедине с врачом. Анне стало страшно.

– Как вы себя чувствуете? – спросила ее Зинаида Прокопьевна.

– Хорошо, – покорно дрогнул голос женщины.

– Расслабьтесь, – попросила врач, – Так, еще… – Ее сухие руки скользили безболезненно, но неприятно.

«Почему они у нее всегда холодные?», – подумала Анна и, как в детстве загадала: «Посмотрю на нее в упор…».

– Родственники вас навещают? – окликнула ее Зинаида Прокопьевна.

– Да, муж…, – слабеющим голосом ответила женщина. Василий являлся к ней каждый день, как на работу, – С утра приходил…

Анна подняла свои усталые от болезни глаза. Она вызывающе глянула прямо в маленькие непроницаемые зрачки врача. Зинаида Прокопьевна смотрела спокойно, холодно. Кроме бездонной пропасти Анна там ничего не увидела. Ей стало жутко.

– Что-нибудь случилось? – шепотом спросила она.

– Случилось. Беда…, – на маскообразном лице докторши мелькнули какие-то чувства. Анна успела уловить лишь одно – сочувствие, и почти сразу покатилась по какому-то темному, беспросветному кругу от услышанных слов.

Вернулась радостная, ничего не подозревающая Зинка. Женщина слышала ее вздрагивающий смех, он нарастал, давил, оглушал…

–А-а-а!!! – зажала Анна голову кулаками и провалилась в ту самую пропасть, где пыталась, найди надежду.

Несмотря, на принятое успокоительное, уснуть Анна не могла. Лицо ее сделалось старым, не высказанная боль прикипела к нему. Большие впалые глаза стали похожие на опустошенные колодцы. В них больше не осталось слез, и женщина, уже не плакала, а только, думала, думала… Мысли ее путались, образовавшаяся пустота давила, распирала изнутри.

«Ваня, Ванечка… Сынок…», – морщила Анна лоб, кусала бесчувственные губы, сжимала впалые щеки своими, постоянно, что-то ищущими пальцами. Она видела его, только, раз, один единственный раз! Очумевшая от боли, а потом от счастья, и все равно, забыть, выношенного внутри себя, рожденного в муках, свою кровиночку, частицу Васи, она не могла, не умела воспротивиться, как Кларка природному закону материнства.

Анна, уткнулась серым от горя и ночи лицом в подушку и задрожала всем телом, нервно и глухо. Она не представляла, как сообщить страшную весть мужу. Василий, как обычно, пришел к ней в этот страшный день, женщина избежала его взгляда и промолчала, будто в чем-то была виновата…

Нет! – вскрикнула Анна, – Это не правда…

Глухие стены, молча, поглотили ее крик. Не кому было разогнать серые мысли, как ворон камнем, вспугнуть их убеждающим словом. Не было большой, все приемлющей Зинкиной груди, чтобы выплакать засохшие изнутри слезы. Одна, она, теперь, одна владычица своей судьбы. Муж не простит ее, Анна знала это, наверняка. Припомнит старые грехи, и уже не здесь в палате, а в жизни, женщина слишком хорошо помнила это по прошлому, похожему на тесный, душный туннель, с маленьким кружочком света впереди, останется одна, никому не нужная. Отверстие, из которого лился спасительный свет, перекрыто и, задыхаясь, она медленно будет гибнуть от сознания своей бесполезности и беспомощности.

– Господи! – Анна, вдруг, вскочила с железной койки и упала на голые колени. Содрогаясь от обиды и страха, она, повторила несколько раз подряд, – Господи, за что?! В чем я провинилась перед тобой, перед Васей? Неужели это конец? Прости меня, Господи! – сухие, потрескавшиеся губы ее начали отчаянно целовать гладкий крашеный пол.

Желтым глазом