Троя. Падение царей - Дэвид Геммел

— Довольно! — взревел Геликаон, взметнувшись на ноги и выхватив бронзовый кинжал.

Ошарашенный, испуганный, Халкей сделал шаг назад. У него пересохло во рту, теперь обе его руки тряслись.

Геликаон придвинулся к нему, схватил левой рукой за тунику, а правой занес кинжал, и мерцающее лезвие оказалось возле левого глаза Халкея. Мгновение ни один из них не шевелился, потом Геликаон тихо выругался и глубоко вздохнул.

Вложив нож в ножны, он вернулся к трону, налил в серебряный кубок еще воды и жадно выпил. Когда он снова посмотрел на Халкея, глаза царя больше не пылали яростью.

— Люди, которых ты оскорбил, — проговорил Геликаон, — пришли домой и увидели, что их жены и дети убиты. Они не умелые мастера или ремесленники. Они моряки. Я держал их сегодня при себе, чтобы им было чем заняться, чтобы они могли думать о чем-либо, кроме ужасных потерь, которые понесли. Но ты ведь этого не понимаешь, верно? Ни один человек, который говорит о притворном сочувствии, не может этого понять.

Халкей хотел заговорить, но Геликаон поднял руку:

— Нет, давай не будем больше это обсуждать. Я отплываю в Трою завтра. Ты останешься здесь. Я хочу, чтобы мост был починен, чтобы были возведены новые Морские ворота. Потом ты сможешь организовать рабочих и отстроить дома.

— У меня много работы в Трое, — ответил Халкей.

Но тут же увидел, что в глазах Геликаона вновь появился холодный блеск.

— Однако, само собой, я буду счастлив помочь здесь.

— Это весьма мудро с твоей стороны.

Халкей вздохнул.

— Тогда это, должно быть, первые мудрые слова, которые я сегодня произнес. Ты был прав, Геликаон. Я идиот. Ты последний человек, которого я желал бы оскорбить, и не потому, что нуждаюсь в твоем золоте, а потому что ты всегда помогал мне и поддерживал, когда остальные называли меня безумцем. Поэтому я надеюсь, что ты простишь меня и мы сможем оставить в прошлом эти мгновения гнева.

Лицо Геликаона стало спокойнее, но он не улыбнулся, и в его мрачных, неистовых голубых глазах не было тепла.

— Мы то, что мы есть, — сказал он. — Оба. Ты равнодушен к страданиям других, но ты никогда не сжигал людей живьем и не упивался их криками.

Он мгновение помолчал, потом заговорил снова.

— Ты сказал, мост можно быстро отстроить?

Халкей кивнул.

— Его можно восстановить за двадцать дней. Сомневаюсь, что сейчас ты захочешь большего.

— Это почему?

— Ты богатый человек, Геликаон, но твое богатство зависит от торговли. Каждый золотой слиток, который ты потратишь, чтобы восстановить Дарданию, может оказаться затраченным впустую, если микенцы снова вторгнутся сюда. И тебе может понадобиться все твое золото, если война продолжится.

— Что же ты посоветуешь?

— Почини все дешево, чтобы продержалось какое-то время. И увези свои сокровища из Дардании.

Геликаон покачал головой.

— Первое я сделать не могу. Здесь нет народа, Халкей, лишь смесь людей разных рас. Все они пришли в Дарданию в поисках богатства: хетты, фригийцы, фессалийцы, фракийцы. И выходцы из многих других народов. Они подчиняются моим законам и платят мне пошлины, потому что я защищаю их от врагов и сокрушаю тех, кто мне противостоит. Если они решат, что я больше не верю в то, что смогу защитить собственные земли, они потеряют веру в меня. Тогда я столкнусь лицом к лицу не только с вторжением с севера, но и с внутренним мятежом. Нет, починить все надо накрепко и отстроить на века.

— Тогда так все и будет сделано, — согласился Халкей. — И, рискуя снова тебя оскорбить, как насчет моей недавней просьбы? Непохоже, чтобы война шла к концу, поэтому моя работа становится еще важней.

— Знаю. Помоги моим людям здесь, и я позабочусь, чтобы золото ждало тебя в Трое.

Геликаон устало поднялся на ноги.

— У тебя огромная вера в эти красные камни, Халкей. Надеюсь, вера эта не напрасна.

— Она не напрасна. Я не сомневаюсь. К концу следующего лета, Геликаон, я привезу тебе самый великий меч в мире.

Сон был ужасным. Ксандер болтался над черной ямой. Посмотрев вниз, он увидел, что на него пристально глядят десятки кроваво-красных глаз, блестящие клыки ждут, чтобы разорвать его на куски. Ксандер посмотрел вверх, ища поддержки у человека, который крепко сжимал его запястье. А потом Ксандер закричал — потому что державший его человек был трупом; серая гниющая плоть отваливалась от костей. Разлагающиеся сухожилия запястья и локтя начали вытягиваться, кости пальцев сломались, и Ксандер упал в яму.

Он внезапно проснулся, рывком подтянув ноги. Широко раскрытыми глазами осмотрел маленькую знакомую комнату отдыха в Доме змей. Постепенно его сердце перестало неистово колотиться, страх прошел. Он снова услышал слова Одиссея: «Моя Пенелопа говорит, что есть два вида снов. Некоторые приходят к нам через Ворота Слоновой Кости, и значение их обманчиво. Другие приходят через Ворота Рога, и такие сны полны предсказаний».

Ксандер сел. За прикрытым ставнями окном был яркий солнечный день, но юному лекарю не хотелось открывать ставни. Стоит их открыть — и время отдыха придет к концу, и ему снова придется расхаживать среди умирающих и искалеченных.

— Этот сон — ложь, — прошептал он. — Просто смесь воспоминаний и страхов.

На миг он снова представил себе ярость шторма, четыре года назад обрушившегося на «Ксантос». Тогда Ксандеру исполнилось всего двенадцать, и он отправился в свое первое морское путешествие. Его перебросила через борт гигантская волна, и он наверняка утонул бы, если бы могучая рука не поймала его за запястье. Воин Аргуриос метнулся по залитой дождем палубе, чтобы схватить Ксандера, прежде чем море поглотило мальчика.

— Воспоминания и страхи, — прошептал Ксандер, дыша медленно и глубоко.

Теперь он вспоминал вскрытие трупа нищего несколько дней тому назад. Хирург Зеот рассек плоть руки мертвеца и оттянул ее от локтя.

— Видите, — сказал старик, — как прикрепляются мускулы и сухожилия. Замечательно!

Четыре лекаря и пять студентов следили за этой жуткой демонстрацией мастерства хирурга. Один из самых младших студентов потерял сознание, упал и ударился головой о стену. Ксандер и трое других студентов недолго наслаждались чувством превосходства над своим злополучным товарищем — до тех пор, пока Зеот не распилил грудную кость и не вскрыл живот трупа. Как только показались внутренности, комнату наполнила такая вонь, что стало невозможно дышать, и молодые люди выскочили в коридор, а вслед им несся смех хирурга.

Эти два воспоминания — труп и корабль, попавший в шторм, — смешались в столь ужасном сне.

Чувствуя себя спокойнее, Ксандер встал с ложа и подошел к каменному тазу, установленному на столе под окном. Сполоснув лицо, он расчесал влажными пальцами вьющиеся волосы. Освеженный, открыл ставни и впустил в комнату солнечный свет. В солнце было мало тепла, и холодный ветер возвещал о начале зимы.