Человек в чужой форме - Валерий Георгиевич Шарапов

без этого никак нельзя. Мы будем осматривать тело, а не вашу даму.

— Она не моя.

— Тем более.

С улицы посигналили: прибыли медики.

— Дорогой мой, надеюсь, это разовое мероприятие, — недовольно заметила доктор Шор, выслушав краткую вводную, — я старая больная женщина, могу не перенести подобных зрелищ.

За время их знакомства Акимов прекрасно усвоил правила общения со «старой больной» и потому лишь кивал, не забывая преданно глядеть в рот и держать протокол наизготовку.

— Максим Максимович, приветствую, — Маргарита Вильгельмовна кивнула хозяину.

— Мое почтение, — он, поднявшись, щелкнул каблуками, — как машинка, бегает?

— Сами видите, на ней и прибыли, — улыбнулась она и, повернувшись к Акимову, уже без тени радушия буркнула:

— Где и что?

Осмотрев тело, врач Шор ворчливо спросила:

— Изволите меня ждать? Свое все написали?

— Да, — кротко ответил он.

— Так и записывайте мое, я все равно скажу немногое: труп находится в ванной, наполненной жидкостями, по виду напоминающими смесь воды и крови. Труп лежит на спине, голова на краю ванны. Ноги согнуты в коленях, руки вытянуты вдоль тела, на запястьях присутствуют следы воздействия острого предмета, предположительно бритвы… «Золинген».

«Прямо вот так?» — восхитился Сергей, но, по счастью, вслух ничего не сказал, потому что Маргарита бестрепетно погрузила руку в ванну, извлекла указанный предмет.

— «Золинген-вингольф», трофейная, расположена на дне, под левой ладонью, примерно в пяти сантиметрах от пальцев. Есть куда изъять?

«Изъяли» на белый платок, предложенный хозяином.

— Ваша? — спросил Акимов.

— Моя, — подтвердил Кузнецов, — хорошая бритва.

— Оно и видно, — вздохнула Маргарита, осматривая вспоротые запястья. И продолжила: — Далее. На обоих запястьях с внутренней стороны имеются надрезы глубиной примерно пятьдесят миллиметров, длиной около семи сантиметров. Вены на запястьях вскрыты. Грудная клетка упруга при сдавливании, при надавливании из отверстий рта и носа ощущается запах этилового спирта. Все. Можно забирать?

И, не дождавшись разрешения и даже ответа (никакого почтения к власти), отдала распоряжение санитарам.

— Не вздумайте превращать это в систему, — предупредила она напоследок, — иначе настучу на вас, куда следует. Не помилую.

Машина уехала. Сергей глянул на хронометр. Третий час.

— Товарищ полковник, напоминаю, что при необходимости и вы, и Галина Ивановна должны будете явиться для дачи показаний…

Кузнецов заверил, что деваться никуда не собирается:

— У нас тут объект, и подозреваю, что будет не один. Надеюсь, мы тут надолго. Я вызову машину, довезут вас до дому.

— Не дергайте людей ночью. Я пешком.

Проводив представителя власти до калитки, Кузнецов спохватился, попросил подождать и, сбегав в дом, принес какую-то укупоренную скляницу.

— Возьмите. Флюид поистине конский, после ранений — незаменимая вещь.

— Да я…

— Бросьте, — приказал полковник, — отказа не приму, обидите.

Пришлось прихватить.

Дома уже, ополоснувшись и пробравшись через соседок, Акимов решился, открыл подарок.

«Ух, вот это запашина, аж сон пропал. Что за зверское зелье?»

Состав оказался не просто конским, а адским, крутило и жгло так, что целую вечность вертелся Сергей, беззвучно подвывая, пока соседка баба Валя не пригрозила привязать к кровати, чтобы не скрипел. Бежать оттирать маслом или еще чем и в голову не приходило, ибо тогда пришлось бы снова пробираться сквозь территорию, занимаемую рассерженной бабкой. Пришлось кусать подушку и страдать молча.

Потом внезапно жжение прекратилось, наступили мир и успокоение. Сергей с наслаждением отключился.

Глава 8

— Заканчиваем прием пищи! — командует новый мастер Мохов, складывая газету.

— А что во рту — выплюнуть или можно проглотить? — шутит кто-то.

— Можно и проглотить, — хмыкает Мохов, — можно и лопату в руки да во двор.

Это значит дворнику помогать. Снегу за прошедшую ночь нападало порядком, так что более желающих зубоскалить не находится. Колька отправляется работать, завернув на всякий пожарный кусок хлебушка. Трудиться-то будем по-взрослому, не грех и проголодаться. Они с верным «хаузером» вкалывают на совесть, иной раз и молодняк доверяют подучить — осторожно, конечно, чтобы без пальцев не остались.

Колька на хорошем счету. Он без удовольствия глядел на «мелких» первокурсников: вот кому не придется, как старшим, хлебать горя полной ложкой. Полное обмундирование — к тому ж на смену выдают по две рубахи и пары брюк, — плюс шинели, плюс отменные бушлаты, помимо ботинок (двух пар!) еще и валенки. И ежедневное бесплатное трехразовое питание — неудивительно, что скоро даже у доходяг перестают горестно болтаться ременные пряжки с литерами «РУ». Огнем горят на выдающихся пузах.

«Да и на здоровье, главное, чтобы работали как следует», — солидно рассуждал Николай. За себя-то он спокоен, судя по всему, получит он в итоге вместе с дипломом третий, а то и — тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, — четвертый разряд. А что, нет? Умеет, и многое, начиная с заточки резцов до обработки разнообразного материала, не только стали, но и алюминия, и даже цветного металла — было, а как же!

И в качестве старшего наставника очень даже может — глаз острый, реакция отменная. Предотвратил же ЧП, когда вон тот пацанчик, за соседним станком, чуть пальца не лишился, да еще и по глупости: задумал стружку почистить, не заглушив механизм. Не разорись Колька, не надавай по рукам — остался бы мальчик без фаланги, а то и всего органа. Металлическая стружка замотает — и в момент отлетают пальцы, ровнехонько, как бритвой. Повидал уж, и опытные страдали, с усталости или недосыпа.

А все потому что кадровый голод, так говорит старый мастер Семен Ильич.

Вот это тот еще зубр, при нем бы не случилось, от его дремучего, якобы сонного взгляда ничегошеньки не скроется. Но он стареет, да и учащихся становится все больше — само собой, это хорошо, но таких, как Ильич, уже не хватает и заменить некем. Ведь чтобы мастером стать, недостаточно комсомольского задора и дипломов, нужны время и опыт.

А молодые, пришедшие отправлять старого на свалку истории, прямо скажем, безалаберны и беспечны. Вот разве что Мохов отличается: неплохой, толковый работяга, пусть и зануда.

«Ты вот сам таким не становись. Все бы тебе других критиковать, — осадил себя Колька, — работай как положено, а эти пусть за себя отвечают перед кем следует».

Подошел мастер Мохов, похлопал по плечу:

— Пожарский, на минуту отвлекись. Есть задача, небольшая, но важная.

Разложил чертежи, бумаги, начал объяснять — Колька, разумеется, слушал вполуха, охота же ему талдычить одно и то же по сотому разу. Очнулся лишь тогда, когда мастер Мохов в третий раз подчеркнул:

— Стружку сметать в особый ящик.

— Зачем это, Егор Саныч? — не подумав, удивился парень.

Мастер Мохов глянул с укором:

— Все-таки ушами прохлопал, щегол? Рановато, стало быть, тебе поручать.

— Я что, я не отказываюсь, — поспешил